Загогулина
Шрифт:
Он имел в виду Валерку Лопатова, чтобы тот музыку сделал потише. А если говорить вообще, то мне как раз это «безобразие» очень нравится.
Мне нравится, что нигде — во всей огромной и бесконечной Вселенной — нет больше ни одного Лени Бандурина!
Да взять, к примеру, моего папу — читателя такого количества газет, что в прошлой четверти макулатуры наш класс сдал больше всех!
Но если мне кто-нибудь скажет: «Есть много людей, как твой папа — серьезных, солидных и очень рассудительных», — значит, этот кто-то и слыхом не слыхивал, что папа однажды купил себе аккордеон!
Красно-перламутровый, немецкой фирмы «Herold», он пах чемоданом, а над кнопками регистров сверкали три вроде как бриллианта!
По «Самоучителю» на этом невозможной красоты аккордеоне папа разучил единственную песню и громко распевал ее с утра пораньше:
Солнце светит, лучи, словно ласка! Каска медная тонет в луче-е-е-е… Ах, вот в этой сверкающей каске Ходит милый мой на каланче!— Хо-хо! — кричала из кухни бабушка.
— Он пожарник толковый и ярый! — подхватывали мама и баба Маруся из Киева. — Он ударник такой деловой! Он готов погасить все пожары! Но не хочет гасить только мой!
Правда, потом он его забросил. Сунул на антресоли и забыл. Но тогда-то ведь — пел!..
И — я думаю — разве во Вселенной найдется что-нибудь похожее на Нункин Схоторашен?! Даже нет — на всю Армению!
Я там, жалко, не была. Моя Армения — это Нунка.
И картина в комнате дяди Ованеса — с изображением горы Арарат.
И горячие пироги с травой женьгялхатс, которые тетя Сирануш печет всегда в конце апреля.
И вот этот стих древнего армянского поэта. Я читаю его — громогласно, — когда мне кажется, что никто не слышит:
Очнитесь, распахните взор, Закрытый сонной пеленой! Движенье вечное светил В ночи узрите над собой! И если вечная любовь Любовью нас дарит своей, То пусть тогда моя душа Соединится утром с ней! И если радость и любовь Мне суждены у врат любви, Пусть утром удостоюсь я Любви и всех наград любви! И если душу должно мне Отдать любви — я рад любви! И муки претерпеть готов Я за бессмертный взгляд любви!..Я шла из булочной, а впереди прямо к моему дому шагал солдат.
На спине — вещмешок со скрученной рулетом шинелью. А посередке, над карманом рюкзака, большими печатными буквами синей ручкой было написано: «Н. Ш. Паремузян».
Глава 13
ЗАЛЕТНЫЙ СХОТОРАШЕНЕЦ
Везет же мне. Например, сегодня взял и ни с того ни с сего пришел Лев.
Я думала — он все. Больше не придет!
— Шишкина, — говорит Лев. — Не знаешь, где Нунэ?
А я ему так обрадовалась и говорю:
— Знаю! Поехали — покажу?!
— Поехали, — говорит Лев.
Вот мне нравится разглядывать — кто что несет!
На Пушкинской площади мимо Пушкина несколько человек пронесли одинаковые абажуры.
У остальных, будто икра какой-то огромной рыбы — апельсины в авоськах!
А мы со Львом по очереди держим Арарата.
— Надо открыть ему лицо, — говорит Лев. — Может, он эту поездку запомнит на всю жизнь.
Я соглашаюсь! Со всем — что бы он там ни говорил!..
Это ж ведь Лев Цуцульковский! Невероятно, какой сегодня счастливый день.
Из подвальных окошек гостиницы «Центральная» тянет печеными булками. Согнувшись, я и Лев суем туда головы. Нашим глазам предстает ужасное зрелище: гигантский бак, белое тесто и желтая, неправдоподобной длины рука месит его здоровой палкой: «БРРЫМ! БРРЫМ! БРРЫМ! БРРЫМ!»
— Фу! Какая рука, — говорит Лев.
— Рука есть, а человека нет, — обнаруживаю я, просовываясь все дальше и дальше. — Это механизм!
— Дай посмотреть Арарату! — велит Лев.
— Дети! Куда вы суете ребенка? — раздается над ухом чей-то голос.
Возле нас со Львом стоит низенькая тетя в плаще, с кудрями и в голубых тапочках.
— Товарищи! — кричит она прохожим. — Стоят дети и суют черт-те куда ребенка!
— Выбирайте выражения, — с достоинством говорит Лев.
— А вы не суйте, — строго сказала женщина.
— А мы и не суем, — говорит Лев. — Мы показываем!
— Что? — не унимается тетя.
— Как булочки пекут, — вежливо отвечает Лев.
— Ну, это показывайте, — довольно-таки дружелюбно разрешила тетя. И пошла наконец своей дорогой.
А мы — своей, к памятнику Юрию Долгорукому.
Здесь Лев с Араратом чуть-чуть обождут.
Я направляюсь к кафе «Птица».
— Куда? — дверь загораживает швейцар.
— На свадьбу! — говорю я.
— ТАШИ-ТУШИ!!! — кричит кларнетист, похожий на гвардейца кардинала, и прижимает к губам кларнет.
— КЕЦЕ ПЕСА! — стучит барабанщик в армянский барабан — дехол.
Третий музыкант играет на аккордеоне. У него кривой нос и прямой пробор, белый, как след самолета.
Пляшут родственники из Дзорагюха!.. Из Схоторашена!.. Из Еревана!
— АЙ-ВАЙ! — пошел танцевать!
В одной руке — кинжал с лентами, конфетами и яблоками на острие!
В другой — настоящий живой петух! Желто-оранжевый — с синим и зеленым! Грудь в пуху, зато сзади — совсем свободный от перьев!..
— Каков петух! — кричат. — Залетный! Схоторашенец!!!
— На кухню! В суп его!.. — кричат.