Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга

Финкер Курт

Совершенно очевидно, что Штауффенберг следил за дальнейшим ходом событий с нараставшим опасением. Однако, когда война началась, он считал первостепенным делом выполнять свой воинский долг, ибо полагал, что война как бы олицетворяет судьбу всей нации, уклониться от которой нельзя. Аналогичной была позиция и его друга Мерца фон Квирнгейма, а также многих офицеров младшего поколения¹⁰². Мы уже упоминали, что успешный ход польской кампании произвёл на Штауффенберга большое впечатление. Но нам известно, что он выступал против террора военнослужащих германского вермахта в отношении польского гражданского населения¹⁰³.

По возвращении Штауффенберга из Польши его посетили дядя граф Николаус фон Юкскюлль и заместитель обер-президента Бреславля граф Фриц Дитлоф фон дер Шуленбург, с которым он также был знаком. Шуленбург — член нацистской партии с

начала 1932 г. — уже ко времени отставки Фрича, будучи тогда заместителем полицей-президента Берлина, идейно порвал с нацизмом; он на свою ответственность выпустил на другой день после «Хрустальной ночи» арестованных евреев, за что получил резкий нагоняй от Геббельса. Его отношение к нацистскому режиму характеризуют слова, сказанные им весной 1939 г.: «Нами правят глупцы и преступники»¹⁰⁴. Шуленбург и Юкскюлль обрисовали Штауффенбергу положение и призвали его примкнуть к оппозиции. Тот был потрясён их рассказами, но отказался на том основании, что он как офицер штаба дивизии не видит возможности решительного вмешательства в ход событий. Вероятно, он сделал это также и потому, что ещё не видел необходимости столь далеко идущих решений. По другим свидетельствам, Штауффенберг, как ни неожиданно звучит это, придерживался мнения, что успешное сопротивление может быть оказано только рабочим классом, позиция которого ясна; армия же для этого непригодна и к этому неспособна¹⁰⁵.

Когда 10 мая 1940 г. началось германское наступление на Францию, Штауффенберг, как и прежде, служил начальником отдела тыла (1b) штаба 6-й танковой дивизии. Дивизия входила в состав группы армий «А», которой командовал генерал-полковник фон Рундштедт. Она состояла из 45 дивизий, в том числе трёх моторизованных и семи танковых. Главный удар наносился через Люксембург и Арденны в направлении Сен-Квентин — Аббевиль с выходом к Ла-Маншу; при этом ставилась задача отрезать бельгийско-англо-французские войска, находившиеся в Бельгии и Северной Франции. Ещё во время наступления Штауффенберг был переведён в организационный отдел генерального штаба, чего тот безуспешно добивался с 1938 г.

Организационный отдел, который в то время возглавлял генерал Буле, с 1939 г. непосредственно подчинялся начальнику генерального штаба генерал-полковнику Гальдеру, сменившему в 1938 г. на этом посту Бека. В задачи организационного отдела входило формирование и комплектование армии мирного и военного времени, а также её обеспечение, путём предъявления соответствующих требований к промышленности, вооружением и снаряжением (за исключением боеприпасов и горючего)¹⁰⁶.

Штауффенберг получил отделение «армия мирного времени» и был обязан разрабатывать организационные вопросы полевых войск, армии резерва и оккупационных войск и вносить эти вопросы на рассмотрение командных инстанций. Он оставался здесь до начала 1943 г. и пережил неоднократные передислокации генерального штаба: Годесбер, Шиме (Бельгия), Фонтенбло, Цоссен, Мауервальд (Восточная Пруссия), Винница и вновь Мауервальд.

Деятельность Штауффенберга охватывала инспектирование боеготовности войск, проведение совещаний и переговоров с различными инстанциями по вопросам обучения, подготовка решения проблем офицерского состава, установление статуса полицейских сил чужих национальностей и др. Решение многообразных задач требовало частых служебных поездок в различные части рейха и в оккупированные страны. О стиле работы Штауффенберга имеется свидетельство его бывшего сотрудника барона фон Тюнгена:

«Каждый раз, как я открывал дверь кабинета Клауса, я видел его говорящим по телефону. Перед ним — стопка бумаг, левой рукой он держит трубку, а правой, вооружённой карандашом, что-то пишет. Говорил он живо, в зависимости от того, кто был его собеседником, — смеясь (без смеха дело никогда не обходилось), или ругаясь (что тоже нередко случалось), или приказным тоном, или раздумчиво. Одновременно он что-то писал или подписывал бумаги, накладывал краткие, примечательно точные резолюции. Рядом с ним обычно сидел писарь, которому Клаус в минуты ожидания у телефонного аппарата мгновенно подписывал бумаги, диктовал письма и служебные записки, с педантичной точностью не забывая при этом о тщательно соблюдавшейся высоким штабом официальной форме переписки (наименование адресата, входящий и исходящий номер и т. п). Клаус принадлежал к тем людям, которые могут со всей концентрацией внимания одновременно делать несколько дел. Он обладал удивительной способностью обрабатывать бумаги, то есть с первого же взгляда отделять важное от несущественного. Выражал свои мысли он чётко, и его молниеносные, попадающие в самую точку реплики нередко повергали собеседника в растерянность. Прирождённая светскость

и общительность, непринуждённая грациозность воинского такта младшего по отношению к старшему, свобода и отсутствие скованности в общении с равными по чину — таков был в своих внешних проявлениях Клаус, эта крупная личность, совершенно без всяких усилий завоёвывавшая к себе уважение и доверие. Глубоко взволнованный происходящими событиями, он равнодушно относился к своему внешнему виду, одежде, чему придавали такое большое значение другие»¹⁰⁷.

Штауффенберг пользовался большим уважением и симпатией своих сотрудников и подчинённых. Он просто излучал доверие. Рассказывают, что даже генералы, когда им приходилось иметь дело в генеральном штабе, стремились побеседовать с ним. Когда он запаздывал к обеду, сотрудники говорили: «Верно, опять какой-нибудь генерал плачется ему в жилетку»¹⁰⁸.

Первым событием во время войны, укрепившим Сомнения Штауффенберга, было недостойное, на его взгляд, обращение германских властителей с побеждённой Францией. Ему же грезилось примирение и сотрудничество с нею после войны. Вместо этого, как он убедился, она низведена до положения завоёванной страны, и её национальная честь унижена. Штауффенберг понимал, что из такой ситуации не может возникнуть плодотворного сотрудничества, и в 1940 г. в беседе с Гальдером назвал Гитлера «победителем без чувства меры и без дальнего прицела»¹⁰⁹. Если вначале он ещё верил в возможность настоящего «нового порядка» в Европе, то теперь стал догадываться, что фашистские властители стремились лишь к захвату других стран и порабощению побеждённых.

В апреле 1941 г. граф Штауффенберг получил чин майора. Известное значение для дальнейшего формирования взглядов Штауффенберга имело его личное знакомство с начальником генерального штаба Гальдером. Гальдер, преемник Бека, находился на периферии той группы, которая в 1938—1940 гг. неоднократно вынашивала намерение путём применения военной силы отстранить Гитлера от руководства Германией, чтобы достигнуть взаимопонимания с западными державами. В 1940—1941 гг. Штауффенберг вёл с Гальдером многочисленные беседы, в ходе которых генерал высказывал критические замечания, имея в лице своего собеседника внимательного и согласного с ним слушателя. Однако гальдеровская критика направлялась в первую очередь только против Гитлера лично и его ближайших паладинов, а не против фашистского режима.

Сам Гальдер пишет об этих беседах со Штауффенбергом: «Мы часами вновь и вновь анализировали возможность устранить этого изверга, не нанеся притом чувствительного ущерба находящимся в соприкосновении с противником армиям при выполнении ими их задач по обороне страны и не подвергая потрясению государство в целом... Настроение широких кругов Германии было в результате французской кампании в пользу Гитлера. Поэтому наряду с возможностями и средствами переворота главным предметом обсуждения являлся выбор самого момента для него. Таковы мысли, которые я, насколько мне помнится, обсуждал с Клаусом Штауффенбергом»¹¹⁰.

Надо полагать, беседы эти всё же имели в большой мере характер теоретических рассуждений насчёт определённых возможностей предотвратить военное поражение Германии. В пользу такого предположения говорит не в последнюю очередь и тот факт, что сам Гальдер ни в каких действиях против гитлеровского режима участия не принял и верно служил своему фюреру до тех пор, пока тот не прогнал его в сентябре 1942 г. Не участвовал Гальдер и в заговоре 20 июля. Однако не следует отрицать, что беседы с Гальдером наверняка способствовали тому, что отрицательное отношение Штауффенберга к нацистскому режиму приобрело более отчётливые акценты. Тем не менее твёрдо установлено, что в 1940—1941 гг. Штауффенберг ещё не был готов на активное сопротивление и считал ещё невозможным устранение Гитлера. «Он ещё слишком побеждает», — сказал Штауффенберг весной 1941 г., имея в виду Гитлера и шансы на успех переворота¹¹¹.

Как воспринял Штауффенберг нападение гитлеровской Германии на Советский Союз, точно нам неизвестно. Но то, что он осудил его, видно из следующего высказывания Гальдера: «И в дальнейшем, когда всё более созревало решение Гитлера о нападении на Россию, и, наконец, во время войны в России беседы шли насчёт того, как, не превращая Гитлера в мученика, военными средствами свергнуть его и подорвать власть [нацистской] партии»¹¹². До нас дошёл и следующий характерный эпизод. Зимой 1941/42 г, Штауффенберг велел повесить в своём кабинете портрет Гитлера, а когда один из посетителей выразил своё удивление, сказал: «Я повесил именно этот портрет для того, чтобы каждый приходящий ко мне увидел в нём диспропорцию и безумие»¹¹³.