Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга

Финкер Курт

Многие антифашисты и простые люди, которых не затронул непосредственно гестаповский террор, пытались помочь преследуемым.

Уволенный с военной службы в вермахте офицер Рихард Шерингер, в 30-х годах демонстративно вступивший в КПГ, скрывал у себя одного антифашиста, которого гестапо схватило во время крупной волны арестов, но которому удалось затем бежать¹⁰¹. Гаральд Пёльхау использовал своё положение тюремного священника в Плётцензее для того, чтобы скрывать преследуемых и передавать весточки близким. Гертруда Машке сообщает, что Пёльхау постоянно приносил записки её арестованному мужу и тот даже однажды просил ей сказать, чтобы она не забыла написать официально дозволенное письмо, дабы не вызвать подозрения у тюремных властей¹⁰².

Генерал Линдеман, как уже говорилось, нашёл прибежище у дрезденских антифашистов и у супругов Глёден в Берлине. Спустя несколько дней после 20 июля

Эрнст фон Харнак пришёл в Берлине к пастору Артуру Раквицу и попросил его о помощи. Раквиц прятал преследуемого антифашиста в своей квартире до 29 сентября, пока гестапо хитростью не захватило Харнака. Один из гестаповцев, выдав себя за племянника-офицера, позвонил жене Харнака и сообщил, что должен предостеречь её мужа, так как за его поимку объявлено вознаграждение в полмиллиона марок. Жена Харнака, желая предупредить мужа, позвонила пастору Раквицу. Гестапо, прослушивавшее её телефон, сразу установило местонахождение её мужа. Харнак и Раквиц были в тот же вечер арестованы. Раквица отправили в концлагерь Дахау, где он просидел до конца войны, а Эрнст фон Харнак погиб¹⁰³.

Вместе с графом Александром Шенком Штауффенбергом была арестована и его жена Мелита, урождённая Шиллер. Она, как и её муж, не имела к заговору ни малейшего отношения, была лётчицей и руководила на аэродроме Гатов (около Берлина) обучением пилотов-ночников пользованию прибором для предотвращения аварий при посадке. После освобождения из предназначенного для членов семьи превентивного заключения она воспользовалась вновь обретённой свободой передвижения для того, чтобы помогать семьям преследуемых и передавать им вести из тюрем. Мелита фон Штауффенберг погибла 8 апреля 1945 г. в воздухе, когда её невооружённый самолёт был обстрелян английским истребителем.

Брошенные в тюрьмы и концлагеря заговорщики встретили солидарность и помощь со стороны «старых» заключённых, в большинстве своём коммунистов. В концлагере Заксенхаузен коммунисты как могли оказали помощь тяжелораненому графу фон Харденбергу и другим узникам. Коммунистический функционер, работавший в прошлом среди крестьян, Фриц Перлиц лежал на соседней с Харденбергом койке в лазарете Заксенхаузена. В 1931 г. Перлиц принимал участие в организации забастовки в имении Харденберга. Он рассказывает об этом: «Харденберг вызвал полицию и жандармерию. 31 семья осталась без куска хлеба и лишилась жилища; 15 семей отправились в Мюнхеберг, а ещё 16 — в Фюрстенвальде. Мы должны были подыскивать им какое-нибудь жильё. Сельскохозяйственные рабочие получили пособие по благотворительности и влились в огромную армию безработных. Эту историю я, естественно, до 1944 г. не забыл. Но тут ко мне пришли мои товарищи и сказали: «Послушай! Мы должны говорить и с графом!» Я ответил: «Делайте как хотите. (Я лежал рядом с графом фон Харденбергом в одном помещении.) А у меня особого желания дискутировать с графом нет. Не могу забыть, как он вёл себя во время стачки 1931 года». «Да, но ты же видишь, теперь и он тоже против Гитлера. Он из тех офицеров, что устроили путч 20 июля, и мы должны позаботиться о том, чтобы он прошёл вместе с нами хоть часть пути. Ты сам сможешь обсудить с ним этот вопрос, но, если хочешь добиться успеха, не надо только ругаться. Ты же научился в Испании, как надо приобретать союзников по борьбе против фашизма. Вот теперь и примени этот опыт и эти знания. Мы хотим бороться вместе со всеми, кто борется против фашизма». Вместе со всеми — пожалуйста, но граф фон Харденберг как союзник был мне не по вкусу.

Товарищи пододвинули койки поближе, и начались наши беседы. Но прежде всего нам пришлось сделать всё возможное, чтобы спасти жизнь графа. Ведь перед тем, как гестапо арестовало его, он пытался лишить себя жизни... Товарищ Вилли Энгель (потом он служил в нашей Национальной народной армии, а сейчас пенсионер) приносил ему еду. Гестапо регулярно увозило его на допросы на Принц-Альбрехтштрассе. Но наши санитары предварительно приводили его в такое состояние, чтобы он был непригоден для допроса и тем самым избавлен от необходимости давать показания под пытками. Мы стали беседовать и постепенно преодолели тяжёлые воспоминания — ведь речь шла о добром деле. Затем мы стали обмениваться информацией и этим дополнять наше представление об обстановке. Разумеется, мы говорили и о том, как должна выглядеть будущая Германия после разгрома фашизма. Но тут мы договориться не могли. Он не мог разделять мои взгляды, так как мечтал о том, что будет создано такое правительство, в котором мы предположительно сможем играть только подчинённую роль. Министерские же посты он нам предоставлять не желал. Он всё ещё считал, что рабочий класс не в состоянии руководить и править государством. Со временем мы доказали, что способны на это. Но главная цель нашей дискуссии состояла не в том, чтобы договориться по этому вопросу. Для нас была важна совместная борьба против фашизма. Харденберг подтвердил, что он давно понял: гитлеровская диктатура привела наш народ только к беде.

Харденберг и его друзья были согласны с нами и в том, что надо создать новую Германию, которая должна выглядеть иначе, чем та Германия, которую хотели оставить после себя фашисты»¹⁰⁴.

Сам граф фон Харденберг так отзывался о солидарности узников-коммунистов: «Мои соседи по койке — коммунисты наставляли меня: «Не волнуйся так, Карл, пусть волнуются другие. Говори как можно меньше о вещах важных и как можно больше — о пустяковых. Не ставь под угрозу друзей. Признавай всё, что не грозит смертной казнью. Ведь всё равно — получишь ты пожизненную каторгу или полгода тюрьмы, это будет длиться ровно столько, сколько ещё просуществует третий рейх. После 12—15 минут допроса делай вид, что больше не можешь дышать, отвечай всё медленнее, закрывай глаза»¹⁰⁵.

Резонанс

Весть о попытке свергнуть Гитлера прежде всего вызвала в Национальном комитете «Свободная Германия» всеобщее воодушевление и одобрение. Ведь Национальный комитет с самого начала ставил центральной задачей своей борьбы свержение нацистского строя¹⁰⁶. 9 октября 1943 г. в комментарии радиопередатчика «Свободная Германия» говорилось: «Достаточно одной дивизии вермахта во главе с решительным командиром ворваться в ставку Верховного главнокомандования, и с гитлеровской нечистью было бы покончено! Марш одного армейского корпуса на Берлин — и наше отечество освобождено от проклятия, имя которому Гитлер. Совместным выступлением сверху и снизу парализовать промышленность и транспорт всего на три дня — и конец всему горю, всему бедствию этой войны... У всех у нас только одна задача, один долг, и долг этот — Германия!»¹⁰⁷

Поступавшие теперь с родины вести поначалу подтверждали, что там действуют в этом духе. Уже через несколько часов после получения известия о покушении генерал Латтман выступил по радиопередатчику «Свободная Германия». Впоследствии он вспоминал: «Мы были вполне вправе расценивать попытку покушения как подлинно патриотический акт, как сильнейший удар по гитлеризму, по войне... Штауффенберг и офицеры — его сотоварищи по заговору — тем самым сразу стали в наши ряды»¹⁰⁸.

Национальный комитет солидаризировался с борющимися противниками Гитлера в самой Германии и попытался мобилизовать трудящиеся массы, солдат, офицеров и генералов на продолжение борьбы. 21 июля 1944 г. Антон Аккерман говорил по радиостанции «Свободная Германия»: «Эти люди действовали, руководствуясь сознанием того, что каждый лишний день пребывания национал-социалистского государственного руководства у руля власти гибелен для народа и отечества, что Гитлера необходимо свергнуть, свергнуть безотлагательно, и для этой цели любые средства хороши. Мы не знаем, кто были все эти люди, начавшие действовать против Гитлера. Но мы и не спрашиваем об этом. Тот, кто борется против Гитлера, кто хочет свергнуть этого злейшего врага нации, тому обеспечена поддержка всех честных немцев, всех генералов, офицеров и солдат, поддержка всего народа. И к этому мы в первую очередь и призываем участников движения «Свободная Германия», трудовой немецкий народ»¹⁰⁹.

Антон Аккерман специально обратился к генералам и предупредил их об опасности нового 30 июня 1934 г. [35] : «Бездеятельно взирать теперь на неистовство гитлеровских банд значило бы принести в жертву самих себя и обречь на погибель отечество. Только открытая борьба может привести к изменениям... Вы, генералы вермахта, знаете: офицеры и солдаты вермахта — решающая сила. В их руках оружие. Вопреки их решительной воле гитлеровский режим не смог бы больше продержаться у власти ни единого дня»¹¹⁰.

35

Имеется в виду известная под названием «Ночь, длинных ножей» кровавая расправа Гитлера со своими бывшими сообщниками — главарями штурмовиков, объективно выражавшими оппозиционные мелкобуржуазные настроения, осуществленная в интересах германского монополистического капитала и реакционной военщины.

23 июля 1944 г. газета «Фрайес Дойчланд» опубликовала воззвание НКСГ к немецкому народу и вермахту. Указывая на позицию тех генералов и офицеров, которые прекратили бесперспективную борьбу на Восточном фронте и примкнули к движению «Свободная Германия», воззвание провозглашало:

«Теперь и в самой Германии те генералы, которые сознают свою ответственность, поднимаются на свержение Гитлера.

Сигнал дан: в этом акте впервые выразилось возмущение народа давно проигранной войной. Теперь надо поднять народ на штурм. Всё оружие вермахта, все силы страны — на выступление против Гитлера и его сообщников, за спасение нации!