Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга
Шрифт:
«Решающий вопрос жизни и смерти: свержение Гитлера и мир.
Жизнь нации — любые средства [спасения] хороши.
Великий патриотический акт.
Шляпу долой! Смелые люди.
Повешенные — борцы за спасение народа и отечества.
Наша позиция:
Уже сказано, какой акт, как его оценивать.
Не только [выражать] симпатию.
Безоговорочно поддержать.
Не спрашивать...
Особенно: ясная позиция в 1-ю минуту.
Без колебаний.
Радиостанция [«Свободная Германия»] первой высказала политическое отношение.
. . . . . . .
Воззвание — призыв. Утром. 21-го,
Оценка:
1. Начата открытая борьба. Внутренний фронт.
2. Фронт наиширокий.
3. Начался самым быстрым темпом крупный отход [от нацизма].
4. Народу ясно показано:
Война проиграна.
Гитлер должен пасть.
5. Гитлера можно свергнуть»118.
Антон Аккерман видел в «ограниченности» заговора, в присущем ему характере «дворцовой революции» причину его провала. Он сравнивал заговорщиков с военачальниками, которые предприняли «наступление на сильно укреплённую вражескую линию обороны без огневой подготовки» и поставили успех всей операции в зависимость от момента внезапности. «Переводя на язык политики:
1. Упорная, повседневная подготовительная борьба = предпосылка победы.
Партизанская война.
Единичные акции.
Самостоятельное решение действовать.
Самостоятельные действия.
Иллюзия: свергнуть Гитлера, но до того — не ослаблять!
2. Призыв к народу и вермахту — предпосылка успеха.
Тоталитарное государство.
Массовая база (особенность).
«Действующие генералы были бы ославлены как реакция».
Как избежать?
Неудача — не вопрос тактики восстания.
Как в Италии не получится.
1. Италия — в целом положение более лёгкое, чем в Германии.
Она могла отколоться, выйти.
Германия сама является крепостью.
2. НСДАП и фаш[истская] партия (заседание мёртвого фашистского совета) [в Италии].
3. Государство».
Антон Аккерман указал на точки соприкосновения, имевшиеся между заговором 20 июля и НКСГ, и подчеркнул, что деятельность Национального комитета «Свободная Германия» оказала на формирование оппозиции внутри Германии большое идейное влияние. «Мы открыли дверь.
Первый генерал, восставший против Гитлера, не фельдмаршал Лютцов (подразумевался Вицлебен. — К. Ф.), а генерал фон Зейдлиц.
А. Исторически оправдан актом 20 июля!
Б. Политический путь [НКСГ] оправдан неудачей [заговора].
Жертвы без победы — сильнейшее оправдание нашего пути».
Действительно, 20 июля лишь ещё раз подтвердило необходимость и правильность создания НКСГ и его борьбы. В заключение своего доклада Антон Аккерман вновь обратился к солдатам и офицерам: «Мы как коммунисты — со всеми, кто хочет спасти Германию. Мы взаимно нужны друг другу как немцы. Да, вы нужны нам!
А вы нуждаетесь в нас. Не для того, чтобы перехитрить друг друга, 20 июля доказало это.
Мы — не только берущие.
. . . . . .
Если позиция офицерского корпуса не приведёт его к полной изоляции от народа, то это прежде всего заслуга нашего движения.
Зависит
Этим глубоким и верным анализом, сделанным несмотря на недостаточность информации, КПГ вооружала своих членов и, работников ясной перспективой. Речь шла о том, чтобы проводить политику без иллюзий, а с другой стороны, использовать все возможности расширения базы немецкого движения Сопротивления фашизму.
Затем Антон Аккерман написал статью о 20 июля для теоретического органа ЦКВКП(б) журнала «Большевик». Обрисовав развитие оппозиции в нацистском вермахте и её причины, он — со всеми необходимыми оговорками — охарактеризовал 20 июля как тот удар по гитлеровскому режиму, который помогает ускорить окончательное освобождение народов от фашизма. В это же самое время Черчилль, выступая в палате общин, ограничился лишь констатацией, что «в германском рейхе высшие представители режима убивают или намереваются убить друг друга, между тем как обречённая на гибель, всё более сокращающаяся сфера их власти с каждым днём становится всё уже и уже в результате наступления несущих месть армий союзников»119.
«Нью-Йорк таймс» 9 августа 1944 г. охарактеризовала как «атмосферу жестокого гангстерского дна» не нацистскую систему, а заговор120. «Нью-Йорк геральд трибюн» писала в тот же день: «В общем и целом американцы не будут сожалеть о том, что бомба пощадила Гитлера: зато он ликвидировал своих генералов... Пусть генералы убивают ефрейторов или наоборот, а лучше всего — пусть делают и то и другое»121.
Какой резонанс вызвал поступок Штауффенберга в самой Германии? Были ли он и его друзья одиночками, о чём, казалось бы, свидетельствовал быстрый провал заговора? Или же поступок Штауффенберга явился выражением той надежды, которая тлела у большинства народа?
Фактом остаётся то, что руководители нацистского вермахта старались превзойти друг друга в выражении своей преданности Гитлеру. Воззвание НКСГ с призывом действовать не произвело на них никакого впечатления. Они по-прежнему призывали «держаться до последнего» и несли главную вину за те оргии уничтожения и за те кровопролития, которые происходили в последующие месяцы.
Гросс-адмирал Дёниц уже вечером 23 июля отдал приказ по военно-морскому флоту, в котором выражал «священный гнев против всех наших преступных врагов и их сообщников». «В чудодейственном спасении нашего фюрера, — заявлял он, — мы видим новое подтверждение правоты нашего дела. Сплотимся же ещё теснее, чем прежде, вокруг нашего фюрера и будем изо всех сил сражаться до самой победы»122.
Генерал-полковник Гудериан в приказе от 20 июля заявил, что заговорщики — это ничтожная группа офицеров, совершившая позорное преступление из трусости и малодушия. Гудериан заверял фюрера в верности и преданности офицерского корпуса и солдат сухопутных войск123.
Генерал-фельдмаршал Модель, преемник Клюге на посту главнокомандующего на Западе, направил Гитлеру верноподданнический адрес. Он назначил в группу армий «Б», которой прежде командовал Роммель, нацистского комиссара и потребовал себе в качестве адъютанта офицера СС124.