Заговор бумаг
Шрифт:
Я сделал вид, что не заметил, как он украдкой положил монету к себе в карман.
— Поэтому появились банкноты, — заметил я. — По крайней мере отчасти, насколько я могу судить. Если серебро изымается из обращения и хранится в безопасном месте, его символический эквивалент является надежным эталоном ценности. Символ представляет реальность, и твое беспокойство по поводу этих новых финансовых механизмов беспочвенно.
— Но что бы произошло, Уивер, если бы серебра не оказалось? Если бы серебро заменили на банкноты, на обещания? Сегодня ты привык,
— Даже если бы такая нелепая вещь случилась, какой от этого вред? В конце концов, серебро обладает ценностью, потому что все договорились, что оно обладает ценностью. Серебро не продукты питания, имеющие ценность сами по себе. Если мы все договоримся, что банкноты обладают ценностью, почему они представляют меньшую ценность, чем серебро?
— Серебро есть серебро. Монеты спиливают, потому что серебро можно вывезти в Испанию, или Индию, или Китай и обменять на что-то другое. С банкнотой этого сделать нельзя, потому что обещание может быть гарантировано только там, где оно было дано. Разве ты не видишь, Уивер, что финансовые учреждения преследуют цель лишить наши деньги ценности и заменить их обещанием ценности. Потому что, контролируя это обещание, они будут контролировать все наше богатство.
— Это и есть твой заговор? Ты хочешь сказать, что одна из этих компаний замышляет получить контроль над всем богатством в королевстве?
Элиас наклонился ко мне.
— Речь идет не об одной из компаний, — сказан он тихим голосом. — Речь идет обо всех них. В отдельности или вместе — это не имеет значения. Они увидели, каким могуществом обладает бумага, и хотят его использовать.
— И ты полагаешь, мой отец и старик Бальфур каким-то образом помешали этим тайным планам?
— Скорее всего им стало известно о какой-то части всей грандиозной аферы. Система кредитов подобна паутине — ты ее не видишь, пока не угодишь в нее. А паука ты не видишь, пока он не зависнет над тобой, готовый к атаке. Я не знаю, Уивер, кто паук. Но я уверен: именно паук убил твоего отца. Деньги побуждают действовать, и деньги дают власть. Где-то в нашем королевстве есть люди, которые создают деньги, и эти люди убили твоего отца. Мы пока не знаем почему, а возможно, и они сами этого не знают.
— Скажи мне, Элиас, я не могу понять: если ты считаешь, что фонды по сути своей губительны, почему ты инвестируешь в них?
— В этом-то и проблема, — выдохнул он. — В наше время просто необходимо инвестировать в фонды. Посмотри вокруг. Ты полагаешь, все эти люди пришли сюда из любви к биржевым операциям? А что еще можно сделать с деньгами? Деньги делают деньги, и все мы попадаем в паутину к пауку, даже те, кто понимает ее механизм. Мы не в состоянии ничего с этим поделать.
— Но пока так и непонятно, к какому заговору имели отношение мой отец и старик Бальфур.
—
— Если ты так хорошо осведомлен в подобных делах, — сказал я, с трудом заставив себя повести речь на тему, на которую мне было трудно говорить, — можешь мне сказать, что тебе известно о джентльмене по имени Персиваль Блотвейт? Он занимается фондами и поэтому, без сомнения, является одним из главных врагов отечества.
К моему изумлению, Элиас внезапно оживился:
— Блотвейт, директор Банка Англии? Чертовски хороший человек для диссентера. По крайней мере, умеет быть благодарным. Я оказался поблизости, когда во время представления аддисоновского «Катона» у Блотвейта случились желудочные колики. К счастью, я смог вовремя пустить ему кровь и, можно сказать, спас его от неминуемой смерти. В благодарность он одарил меня двадцатью гинеями.
— Твоя подозрительность насчет сильных мира сего, — заметил я, — заметно уменьшается, когда они платят тебе за добро.
— Да, это так! — заносчиво воскликнул Элиас. — Многие вельможи сочли бы ниже своего достоинства заплатить хирургу, который был послан им самой судьбой. Блотвейт — хороший человек, утверждаю я.
Несмотря на то, — прибавил он, помолчав, — что облечен властью и, возможно, бесчестен и безнравственен.
— Мне явно придется нанести визит этому чертовски хорошему, бесчестному и безнравственному больному, — пробормотал я, — поскольку он давнишний враг моего отца.
— Ты простишь меня, если я не составлю тебе компанию? Не хочу, чтобы такой могущественный человек плохо обо мне говорил в высшем обществе.
— Я тебя понимаю, — сказал я. — Возможно, ты посвятишь это время дополнительной шлифовке «Доверчивого любовника».
— Великолепная мысль. Может быть, послушаешь несколько особенно пикантных сцен?
Я допил кофе и встал.
— Мне бы очень этого хотелось, но дело не терпит отлагательства.
Я расплатился и вышел, а Элиас остался сидеть за столом, склонившись над пьесой.
Глава 14
Aргументы Элиаса, основывающиеся на вероятности, показались мне и удивительными и соблазнительными, и мне не терпелось найти им применение. Ожидая такого случая, я решил все же использовать более проверенные средства, которые служили мне верой и правдой долгое время.
Мне было известно, что Герберт Фенн — негодяй, переехавший моего отца и, как я полагал, пытавшийся также переехать меня, — работал в пивоварне «Якорь». Поэтому именно туда я и отправился в поисках злодея. Сидя в экипаже, я думал, что проезжаю не мимо различных районов города, а мимо разных миров, которые вместе составляли этот великий город, — миров, где обитали богатые и привилегированные, бедняки и преступники, ремесленники и попрошайки, модники и модницы, иностранцы и британцы и, разумеется, биржевые дельцы.