Заговор бумаг
Шрифт:
— И их дочерей? — спросил я, надеясь уйти от этой темы с помощью юмора.
— Правда, — вступил в разговор сэр Торнбридж, — не секрет, что люди, прошедшие обрезание, отличаются ненасытным аппетитом. — Он громко засмеялся.
Естественно, я почувствовал себя неловко, но то, что подобные персоны думали о моей расе, давно не было для меня откровением.
— Я не могу говорить от имени всех евреев, как вы не можете говорить от имени всех христиан. Но среди нас есть и честные, и бесчестные люди, так же как среди вас.
— Дипломатично, но неверно, — сказал сэр Роберт. — Любой, кто потерял деньги, вложенные в ценные бумаги, знает, что виной тому стал еврей или человек, работавший на еврея.
Софистика
— Что за чепуха, сэр Роберт? Говорить, что в любой нечестной сделке виноват еврей, то же самое, как сказать, что если вы ходите в оперу, за которой стоят итальянцы-содомиты, то, следовательно, вы содомит.
— Интересная игра слов от шотландца, — сказал сэр Роберт, явно задетый замечанием Хоума. — Но я часто удивлялся вам, шотландцам. Такая нелюбовь к свинине и такая привязанность к своему кошельку… Я слышал, что вас считают одним из потерянных колен израилевых.
— Ну-ну, не будем давать мистеру Уиверу превратное представление о деловых и дружеских отношениях между джентльменами-христианами, — осторожно предложил лорд Торнбридж, пытаясь не дать страстям разгореться.
Сэр Роберт покашлял в кулак и обратился ко мне: — Я не хотел обидеть ваш народ. Полагаю, есть причины исторического характера, объясняющие, отчего вы такие, какие есть. Папы никогда не позволяли приверженцам римско-католической веры заниматься ростовщичеством, — объяснил он остальным, вероятно считая, что я знаком со всеми аспектами христианской истории, относящейся к иудеям. — И поэтому евреи с радостью прибрали к рукам этот промысел. А теперь, Уивер, похоже, ваша раса запятнала себя этой профессией. Иудеи работают в Англии биржевыми маклерами. Не собираетесь ли вы отнять у нас наше национальное достояние? Не должны ли мы попрощаться с Великобританией и поприветствовать Новую Иудею? Не превратить ли собор Святого Павла в синагогу? Не устраивать ли публичное обрезание на улицах?
— Полно, Бобби! — воскликнул сэр Оуэн. — Мне стыдно от ваших невежественных речей.
— Я искренне надеюсь, что мистер Уивер не в обиде, — сказал сэр Роберт, — но нам так редко выпадает возможность поговорить с евреем в дружеской обстановке. Полагаю, нам есть чему поучиться друг у друга в сложившихся обстоятельствах. Если мистер Уивер может развеять мои неверные представления, я не только с радостью его выслушаю, но с благодарностью избавлюсь от пелены на глазах.
Я попытался улыбнуться — было бессмысленным показывать этому человеку свой гнев. И меня определенно радовало, что его мнение встретило осуждение приятелей.
— Боюсь, мне практически нечего сказать, — начал я, — так как не могу считать себя знатоком ни в области иудейских традиций, ни в области денег. Однако могу вас уверить, что эти два понятия вовсе не синонимы.
— Никто подобного и не заявляет, — отозвался сэр Роберт. — Полагаю, мы просто хотели уяснить, чего евреи хотят в нашей стране. В конце концов, здесь протестантская держава. Не будь это для нас важно, мы бы не стали импортировать немецкого короля, а довольствовались бы тираном-папистом. Наши граждане, исповедующие римско-католическую веру, осознают свое непрочное положение, в то время как, на мой взгляд, вы, иудеи, этого не осознаете и ссылаетесь на свои особые законы, уклоняясь от присяг на должность и тому подобное. Такое впечатление, что вы сами хотите стать англичанами.И, невзирая на то что думают наши друзья на севере Британии, быть англичанином не сводится к тому, как человек одевается или говорит.
— Боюсь, в этом я вынужден согласиться с сэром Робертом, — сказал лорд Торнбридж, обращаясь ко мне. — Нисколько
— В самом деле, — подхватил сэр Роберт, — допустим, некий маклер Исаак, обогатившись на бирже за счет честных христиан, решает вложить свою сотню фунтов в землю и стать сквайром Исааком. Он покупает поместье и собирает ренту, и вот уже от него зависит жалованье священнослужителей. Может ли иудей назначать священника Англиканской Церкви, или пускай лучше добрые граждане Сомерсетшира следуют учению раввинов? Когда сквайр Исаак, призванный вершить закон в своих владениях, должен рассудить спор между арендаторами, он обратится к закону Англии или к закону Моисея?
— Это вопросы, на которые я не могу ответить, — сказал я, стараясь быть спокойным. — Я не знаю, что сделает сквайр Исаак, поскольку это вымышленный персонаж. Из собственного опыта могу сказать, что мы стремимся не подчинить себе страну, которая нас приютила, а жить в мире и благодарности.
— Ну вот, — сказал радостно сэр Оуэн, — благородное высказывание благородного мужа. Я ручаюсь за честь мистера Уивера.
— В самом деле, — сказал сэр Роберт, — мистер Уивер не может считаться идеальным образчиком своего народа. Я полагаю, вы помните историю Эдмунда Веста? — Остальные кивнули, поэтому сэр Роберт стал объяснять мне: — Вест был успешным купцом, который увлекся операциями с фондами. Он задался целью уйти на покой, сколотив кругленькую сумму, — знаете, как делают многие. Его состояние было таково, что он мог бы не заниматься более сделками на бирже, но он был одержим идеей заработать сто тысяч фунтов. Имея около восьмидесяти тысяч фунтов, он вложил все деньги в ценные бумаги через брокера-еврея и с ужасом увидел, как его состояние уменьшилось на треть. Евреи почувствовали его панику и воспользовались ею. Вскоре его состояние уменьшилось вдвое, а затем еще вдвое, пока от него вовсе ничего не осталось. А если вы не верите в достоверность этой истории, — сэр Роберт пристально посмотрел на меня, — можете навестить мистера Веста в сумасшедшем доме, поскольку его утраты свели его с ума. Несмотря на то что по роду своих занятий мне часто доводилось сносить оскорбления от джентльменов, на этот раз мое терпение было на исходе. Вдобавок я был зол на сэра Оуэна за то, что он позволил обрушить всю эту клевету на меня и только посмеивался. Я даже хотел удалиться и показать этому шуту, что еврей, как любой другой человек, способен испытывать негодование и реагировать на него сообразно. Но что-то меня удержано. Нечасто мне выпадала возможность, чтобы такой человек, как сэр Оуэн, открывал мне свои мысли, и я стал думать, какой урок смогу извлечь из данной беседы. Поэтому я предпочел подавить свою гордость и задумался, как обернуть этот неприятный разговор в свою пользу.
— Все рискуют своим состоянием, вкладывая его в фонды, — наконец промолвил я. — Сомневаюсь, что в бесчестности следует обвинять евреев. Из того, что один человек продает другому в надежде получить прибыль, не следует, что продавец — злодей, — сказал я, уверенно повторяя слова дяди.
— Я, пожалуй, соглашусь с этим, — сказал Хоум. — Обвинять евреев в коррупции Биржевой улицы — то же самое, что обвинять солдата в насилии на поле боя. Люди на бирже покупают и продают. Некоторые богатеют, некоторые беднеют, и среди брокеров, конечно, есть евреи, но, как вам, сэр Роберт, прекрасно известно, их даже не большинство.