Заговор генералов
Шрифт:
Аппарат застучал. Не в силах побороть волнения, Керенский склонился к ленте через плечо телеграфиста.
"Здравствуйте, Александр Федорович. Здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок".
Керенский изобразил из себя Львова, даже начал говорить, подражая его елейному голосу:
– Передавайте: "Я, Владимир Николаевич,
Аппарат Юза выжал из себя ленту:
"Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев".
Теперь министр-председатель снова воплотился в себя:
– Я, Александр Федорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя, надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?
"Настойчиво прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Савинкову. Очень прошу не откладывать вашего приезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас".
– Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?
– ухватился за соломинку Керенский.
Тук-тук-тук-тук... "Во всяком случае", - оттарабанил аппарат.
– Передайте: "До свидания, скоро увидимся".
"До свидания", - могильно отозвалось с дальнего конца линии связи.
Итак, прояснилось... Однако к концу разговора что-то в душе Керенского словно бы перевернулось. Вот так, за здорово живешь, отдать все, чего достиг: царский кабинет, покои Зимнего, почести, славу, власть?.. И кому!.. Angus in herba [Змея в траве (лат.). Иносказательно: скрытая смертельная опасность]. И он же ее пригрел!.. О нет!..
Обуреваемый жаждой немедленных контрдействий, Керенский сбегал по лестнице к выходу из министерства, когда увидел поднимающегося навстречу запыхавшегося Львова-2.
– Уже переговорили? Так что же, Александр Федорович, верным я вашим другом оказался, не обманул вас?
О, sancta simplicitas! [О, святая простота! (лат.)] Нет уж, упаси бог от таких друзей! А с врагами он разделается сам!..
– Прошу в автомобиль: вернемся в Зимний и отдадим необходимые распоряжения, - он пропустил Львова впереди себя. .
Войдя вместе с ним в свой - свой!
– кабинет и убедившись по легкому колыханию штор, что свидетели уже на месте, он обернулся к спутнику:
– Прошу вас снова пересказать предложения генерала Корнилова по пунктам. В целях сохранения тайны мы обменялись с главковерхом лишь общими соображениями.
Львов повторил все слово в слово.
– И вы подтверждаете, что все предложения, изложенные в вашей записке, исходят от самого генерала Корнилова?
– Готов поклясться на распятии.
– Достаточно.
– И, обернувшись к колыхающимся шторам, приказал: Выходите, господа! Вы все слышали и сможете подтвердить. Приказываю арестовать участника заговора!
– он повелевающим жестом показал Козьмину и Балавинскому, выскочившим из-за штор, как артисты на публику из-за занавеса, на остолбеневшего Львова-2.
Когда же потерявшего дар речи Львова увели, обернулся к адъютанту:
– Вызовите из Малахитового зала Некрасова и Савинкова.
Адъютант бросился по лестницам и анфиладам Зимнего со всех ног.
– Где же вы, Александр Федорович?
– укоризненно вопросил товарищ министра-председателя Некрасов, входя в кабинет.
– Мы вынуждены были без вас приступить к обсуждению законопроекта о тыле, - добавил Савинков.
– Ах, без меня?
– с иронией произнес Керенский.
– Так ознакомьтесь же вот с этим!
– и протянул своим коллегам записку Львова и ленты переговоров с Корниловым по Юзу.
– Это серьезное преступление!
– оценил Некрасов.
– Это какое-то недоразумение, - возразил Савинков.
– Правительство обязано использовать все средства для мирной и без огласки ликвидации конфликта. Противоположное может привести к крайне тягостным последствиям.
– Он еще раз перечитал документы.
– Ваши вопросы главковерху и его ответы вам - одни общие фразы. Под ними можно подразумевать все что угодно.
– А записка Львова?
– Но ее же написал не Корнилов. А он, он мне обещал!
– Вам!..
– саркастически проговорил Керенский.
– Нет! Никаких сомнений! Наш диалог: классический образец условного разговора, где отвечающий с полуслова понимает спрашивающего, ибо им обоим известен один и тот же предмет обсуждения, где все ясно для посвященного и загадочно для постороннего.
– Совершенно верно, - поддакнул Некрасов.
– Нельзя же было говорить по аппарату открыто о столь секретном деле!
– Ответы Корнилова полностью совпали с пунктами записки Львова, закончил дискуссию Керенский.
– Налицо не конфликт, а преступление. Его нужно ликвидировать мирно, я согласен. Но не путем переговоров с преступным генералом, а волей правительства! Нарушивший свой долг генерал должен немедленно подчиниться верховной власти!
Савинков сам уже понял, что здесь все не так-то просто. Неужели Корнилов обманул его? Не он, Борис Викторович, использовал тупоголового солдафона, а солдафон одурачил его, как вислоухого простака!.. Нет, он не мог столь постыдно ошибиться: не генерал, а взявшие его на абордаж в Ставке Завойко, Родзянко и иже с ними осуществили свой хитроумный план. Обескураженный, разгневанный, он даже и в этот момент куда ясней, чем Керенский, понял, к чему может привести бескомпромиссный разрыв с Корниловым.