Заговор генералов
Шрифт:
– Что должен делать я?
Дзержинский задумался. Потеребил острую клинообразную бородку:
– Посоветуюсь с товарищами. Думаю, что должны продолжить то, что так успешно начали. Проникните в самое логово провокаторов. Играйте прежнюю роль. Разузнайте как можно больше. Главное - кто именно, в каком обличье, где и когда...
– Он прошелся из угла в угол, заложив руки за спину.
– Коль у них есть контрразведка, они могут следить и за вами. Поэтому ни с кем из наших больше не встречайтесь, немедленно отправляйтесь в "Асторию".
– Как я буду поддерживать связь с вами?
– Александр Долгинов, с которым вы знакомы, сейчас связной "военки".
Александра переоденем прапорщиком. Желаю успеха. Антон добрался до Исаакиевской площади, на которую углом выходила гостиница "Астория", когда уже смеркалось. По дороге, пересекая Дворцовую площадь, увидел: в Зимнем почти все окна освещены.
2
Вильям Сомерсет Моэм в этот день давал очередной обед, или, как принято было здесь говорить, "открывал стол" в самом дорогом петроградском ресторане "Медведь". Он облюбовал этот ресторан не только из-за экзотического, сугубо русского названия, а и потому, что кормили в "Медведе" так, будто не существовало никакой мировой войны - напротив, весь мир только и заботился, как бы поставить к столу российских гурманов всевозможные яства: от средиземноморских устриц до тихоокеанских крабов и полинезийских черепах. Сам Моэм предпочитал русскую черную икру, заказывал ее целыми блюдами и поглощал ложками. Впрочем, его примеру следовали и гости. На керенки обеды стоили баснословно дорого. Для Вильяма это не имело абсолютно никакого значения - он мог тратить сколько угодно из тех сумм, которые зашили в его жилет в Нью-Йорке. Может быть, в пересчете на содержание русских полков каждый обед равнялся расходам на их месячное довольствие, но по сравнению с экономией на каждом не отправленном на Западный фронт американском полку это представляло сущую малость.
За минувшие дни Моэм уже совершенно освоился в русской Пальмире, обзавелся обширным кругом знакомств. Сашенька Короткова положила начало, а дальше покатилось само собой, во многом благодаря тому же "Медведю". Чувствовал себя Вильям отвратительно: кашель, снова кровь на платках. Но он уже вошел в азарт - и как разведчик, и как писатель. В первом своем качестве он начинал все более убеждаться, что вряд ли успешно справится с заданием: все говорят-говорят, бесконечно говорят там, где надо действовать; напыщенные декларации, ложь, а за этим апатия и вялость воли и мысли. Исключение составлял разве один Савинков. Зато как писатель Моэм испытывал истинное наслаждение. Какие типы! Впору было растеряться от такого разнообразия. Но он уже наторел и без особых усилий раскладывал их в своем сознании по полочкам. В обществе, где он привык вращаться прежде - в Америке, в Швейцарии и тем более в Англии и Франции, - индивидуальные черты были сглажены общепринятыми правилами поведения и скрывали лица, как маски. У него даже родился образ: люди напоминали камни, насыпанные в мешок, - их острые края постепенно стирались, и они становились гладкими и обкатанными, будто морская галька. Здесь же - то ли революция сорвала маски, то ли таков уж природный характер русских - каждый являл определенный тип: что Керенский (с ним он отобедал уже дважды), что профессор Милюков (три обеда), что Родзянко или Чхеидзе... Но особенно, конечно, Савинков.
С. управляющим военным министерством он встречался чаще всего. И потому, что с первых же слов, еще в уютной розовой гостиной на Лиговке, они поняли друг друга и открыли свои цели (перед остальными Моэм представал лишь во второй своей ипостаси, как знаменитый писатель-путешественник) , и, главное,, потому, что надеялся: именно террорист окажется человеком дела.
Вот и сегодня Моэм обедал в "Медведе" с Савинковым.
Поводом для встречи послужил разговор Моэма с сэром Бьюкененом, состоявшийся накануне вечером.
– Только что меня посетил русский друг, директор одного из крупнейших петроградских банков, - сказал своему соотечественнику английский посол. Русский друг уведомил о готовящемся военном перевороте и попросил поддержки, в том числе и британскими броневиками. Этот визит меня несколько озадачил. Во-первых, было бы благоразумней, если бы генерал Корнилов, дипломат не посчитал нужным скрыть, что он достоверно знает, кто возглавит переворот, - да, если бы генерал Корнилов подождал, пока большевики сделают первый шаг, а уже тогда пришел бы и раздавил их. Во-вторых же, для нас желательнее не единоличная диктатура, а некий триумвират. Хотя Керенский почти доиграл свою роль, Корнилов не сможет обойтись без него. Керенский своими пышными фразами еще пьянит русскую толпу. Он мог бы убедить общественность, что насилие над нею генерал совершает в интересах родины и революции. В ином же случае не исключена гражданская война, что совершенно противоречит как британским, так и франко-американским интересам: русские должны воевать против кайзера, а не друг против друга.
– Прошу извинить меня, сэр, но вы упомянули о триумвирате...
– Я не оговорился, - поджал губы сэр Джордж.
– Керенский разглагольствует, генерал - воюет. Но я весьма сомневаюсь в его способностях как государственного деятеля, хотя бы мало-мальски сведущего в политике и дипломатии. Третьим и реальным лидером мог бы стать сэр Савинков. Он обладает и твердостью, и европейским кругозором. Что же касается его... гм... щекотливого прошлого, то оно нас не смущает, а толпе должно импонировать. И до поры мы, англичане, можем смотреть сквозь пальцы на его связь с Парижем...
Сейчас, в отдельном кабинете "Медведя", Моэм как бы продолжал эту тему, хотя и в несколько иной оранжи-ровке. Не раскрывая всего, что узнал от посла, полюбопытствовал:
– Ходят слухи, что некие войска движутся с фронта к Петрограду. Известно ли вам об этом, мистер Савинков?
– Более того, дивизии вызваны именно мною, мистер Моэм.
– Весьма приятно слышать. Ваше здоровье!
– Ваше здоровье!
Икра, севрюжка, семга, грибки - о, русские белые грибки!
– превосходно шли под смирновскую.
– Но не преждевременно ли приближаются, высокочтимый Борис Викторович? Конечная цель каждого продвижения войск - стрельба, не так ли?
– Вильям Сомерсет щедро намазал кавьяр на тонкий ломтик хлеба.
– Если они вдруг, ни с того ни с сего, откроют огонь по столице - какое это произведет впечатление на союзные и противоборствующие нам державы? Мы будем огорчены, противники - обрадованы.
– Удар будет ответным. Первыми выступят большевики.
– М... ум... М... ум...
– прожевал писатель.
– Вы в этом уверены?
– Как в том, что русская водка самая лучшая в мире. Разрешите?
– Хотя я и патриот своего отечества, вынужден признать вашу правоту. Ваше здоровье!
– Ваше здоровье!
Напиткам вполне соответствовали соленья и маринады. Острая пища была противопоказана Моэму, но он не мог удержаться от соблазна.
– Разделяет ли вашу точку зрения о предстоящих событиях и мистер Керенский? Нам было бы весьма нежелательно, чтобы они застали министра-председателя врасплох. Он - милейший человек.