Заговор генералов
Шрифт:
Офицеры заняли места на правых флангах своих взводов и рот.
– Слушай караульный наряд на сегодня, двенадцатое августа!
– громыхнул командным басом подполковник.
– Первый взвод: караул у парадного подъезда восемь постов, юнкеров - сорок восемь...
Голосина у подполковника такой, что его слышно версты на две окрест, и орать он мог, не переводя дыхания, хоть полный час.
После того как приказ был зачитан, перед строем выступил генерал:
– Господа офицеры! Господа юнкера!
– в его голосе звучала торжественность.
– Приказом по армии и флоту о военных чинах сухопутного ведомства от седьмого сего августа утверждается пожалование командующим армиею за отличия в делах против
– он назвал фамилии и закончил: - Означенное занести в их послужные списки!
Подал команду. Капельмейстер на правом фланге взмахнул жезлом, и оркестр грянул туш.
3
Министр-председатель прибыл в Москву в одиннадцать часов утра. Встреча ему была организована в полном соответствии с ритуалом: на перроне Николаевского вокзала выстроились юнкера выпускных курсов от каждого училища, оркестр, на правом фланге - депутация от Украинского полка с хлебом-солью.
Керенский обратился к юнкерам с речью. Поздравил с производством в первый офицерский чин прапорщика, оценил доблесть и геройство офицерского корпуса в тяжелые дни позора, когда русские полки отступили перед натиском врага.
Оркестр исполнил "Марсельезу". Сопровождаемый перекатами "ура!", Керенский в сопровождении адъютантов и свиты прошествовал к открытому "Делоне-Белвиллю" с флажком-штандартом главы правительства на лакированном крыле капота и приказал везти себя в свою московскую резиденцию - Большой Кремлевский дворец.
Публика на тротуарах вдоль Мясницкой узнавала министра-председателя. Дамы взмахивали зонтиками, до его уха долетали приветственные выкрики и аплодисменты.
Встреча в первопрестольной подняла настроение, ибо после вчерашнего нервозного дня он дурно спал в пути и вообще чувствовал себя препаршиво. Еще бы! Его вынудили пойти на попятную во всех ранее принятых решениях. На вечернем заседании кабинета, созванном по требованию кадетов, он утвердил требования главковерха, хотя и облек их в расплывчатую форму: "Принципиально признать возможность применения тех или иных мер до смертной казни в тылу включительно, но проводить их в жизнь лишь по обсуждении в законодательном порядке каждой данной конкретной меры, сообразно с обстоятельствами времени и места". Если просочится за стены Малахитового зала и узнает улица!.. В качестве предохранительной меры он распорядился выставить на перекрестках центральных улиц столицы усилепные пикеты офицеров и юнкеров, а на остальных улицах патрули. На этом же последнем заседании правительства было принято решение, коим запрещались всякие шествия и сборища в столице. И все же день был лучезарно-праздничный, публика на тротуарах узнавала и приветствовала, Керенский раскланивался на обе стороны, помахивал рукой и посылал зонтикам воздушные поцелуи. Он уже жил предвкушением своего выступления со сцены Большого театра.
4
Открытие Государственного совещания назначено было на три часа, но публика заполнила площадь перед Большим театром уже с утра, а делегаты и почетные гости начали прибывать с полудня. Ближние подступы были в тройном оцеплении юнкеров, да еще преграждены металлическими барьерами, и для прохода оставлены два узких коридора, где офицеры проверяли билеты.
Антон пришел к театру рано, но к лестнице не спешил. Толкался в толпе. В большинстве собрались обычные праздношатающиеся, принаряженные дамы, отставные старики, статские и военные, и, как и в Питере, множество "тяжелоздоровых" - молодых щеголей, служителей неких ведомств, предоставляющих отсрочки от призыва в армию.
Начали подъезжать автомобили. Толпа обжимала их тесным кольцом. Шелестели передаваемые от одного к другому восклицания: "Министр внутренних дел!.. Земледелия!.. Чернов!.. Авксентьев!.. Атаман Каледин!.." "А где же Керенский? Почему нет Керенского?.." Все жаждали лицезреть прежде всего министра-председателя: "любовника революции", "заложника демократии", "душку", "первого гражданина России"... "Ах, пропустили! Он подъехал к театру с противоположной стороны - и уже там!.."
Антон протиснулся к проходу, предъявил билет. Его место - во втором ярусе, неподалеку от бывшей царской ложи. Зал был уже почти весь заполнен. Кто-то в соседних креслах объяснял:
– Обратите внимание: справа в партере - члены Государственных дум всех созывов и лидеры промышленности, а также конституционные демократы... В центре - члены ВЦИК, Советов депутатов, а также иных организаций демократии... Под нами в ложах - генералы и делегаты офицерских и казачьих союзов... Царская ложа предоставлена дипломатическому корпусу и военным атташе дружественных и союзных держав!..
Вдоль сцены, перед рампой и оркестровой ямой, тянулся стол, а за ним, во все огромное пространство, до самого задника, драпированного тканью и разрисованного декорациями, рядами стояли кресла. Но вот начал заполняться и президиум. Человек триста, не меньше. А зал был уже набит до отказа.
Ровно в три часа, секунда в секунду, из-за кулис появился в сопровождении двух юных адъютантов, поручика и мичмана, Керенский. Он был в строгом, застегнутом на все пуговицы френче полувоенного образца. Икры обтянуты желтыми крагами. Быстро прошел к трибуне. Адъютанты встали по стойке "смирно" по обе стороны от нее.
Министра-председателя лорнировали и разглядывали в бинокли. Антону издали его лицо казалось просто белым пятном.
– Граждане!
– министр-председатель вскинул правую руку и повел ею, описывая широкий полукруг.
– По поручению Временного правительства я объявляю Государственное совещание, созванное верховной властью государства Российского, открытым под моим председательством как главы Временного правительства!
Голос Керенского, казавшегося таким маленьким из отдаленной ложи, звучно заполнил весь зал.
– От имени Временного правительства приветствую собравшихся здесь граждан государства Российского, в особенности приветствую наших братьев-воинов, ныне с великим мужеством и беззаветным геройством под водительством своих вождей защищающих пределы государства Российского! продолжал он.
– В великий и страшный час, когда в муках и великих испьттанпях рождается и созидается новая, свободная и великая Россия, Временное правительство не для взаимных распрей созвало вас сюда, граждане великой страны, ныне навсегда сбросившей с себя цепи рабства, насилия и произвола!
Адъютанты, по обе стороны трибуны тянувшиеся в струнку, стояли, обратив лица к своему правителю, и поднимали и опускали головы вслед движениям его рук. Это выглядело забавно.
По звучанию голоса и самому построению фраз Антон понял, что председательствующий настроен на эпический лад, что, впрочем, соответствовало пышному - позолота и красный бархат - убранству зала.
– Временное правительство призвало вас сюда, сыны свободной отныне России, для того, чтобы открыто и прямо сказать вам подлинную правду о том, что ждет нас и что переживает сейчас великая, но измученная и исстрадавшаяся родина наша!
Антону вдруг представились елочные украшения, зеркальные шары, отражающие свет свечей, а еще того образней - мыльные пузыри, которые он надувал с балкона трубочкой: капелька мыльной пены набухала, начинала переливчато радужно играть, отрывалась и летела по ветру, чтобы бесследно лопнуть. Бог мой! За эти месяцы с чьих только губ не срывались эти красивые слова! И профессор тоже тасовал их - на свой лад, как на духу излагая свою "подлинную правду". Но надо отдать должное, голос министра-председателя звучал со сцены красиво, завораживающе.