Заговор королевы
Шрифт:
— Давайте их, брат мой! Давайте! — вскричал Генрих Ш, дрожа от волнения.
— Прикажите вызвать сюда Флорана Кретьена, проповедника реформаторской религии и наставника принцессы Конде. Он владеет этими доказательствами.
— А! Вы думаете, что мы более поверим этому еретику, чем словам нашей матери? — вскричал в раздражении Генрих III. — Пусть он остерегается приближаться к нам. На Гревской площади есть топор, на Пре-о-Клерк костер, а на Монфоконе — виселица. Мы предоставляем ему выбор, это единственная милость, которой может ждать от нас этот неверный еретик, этот гугенот.
— Я согласен разделить его участь, если он не представит доказательств, — отвечал Бурбон. — Велите привести его.
— Пусть будет так, — сказал Генрих III, словно внезапно решившись на что-то.
— Ваша стража должна искать его в подземельях Лувра, — произнес Кричтон. — Он пленник.
— Пленник? — повторил, вздрогнув, Бурбон.
— Пленник! — весело отозвался Генрих.
— Он в руках Екатерины Медичи, — продолжал Кричтон.
— А документы? — поспешно спросил король Наваррский.
— Также в руках ее величества, королевы-матери.
— Проклятие! — вскричал Бурбон.
— Слава Богу! — вскричал Генрих III.
— Флоран Кретьен осужден на сожжение, — продолжал шотландец.
— Простите ли вы теперь самого себя, государь? — спросил вполголоса Росни.
— Прочь! — вскричал Генрих Наваррский, в бешенстве топнув ногой о землю. — Ventre-saint-gris! Как раз время упрекать!
— Ваше величество, — продолжал он, обращаясь к Генриху III, — я уверен, что вы отмените это несправедливое решение. Кретьен не виновен ни в чем.
— Исключая ересь, брат мой, а это самая ненавистная и непростительная вина в наших глазах, — отвечал Генрих III. — Наша мать действовала сообразно нашим желаниям и в интересах истинной веры, осуждая этого гугенотского проповедника искупить смертью свои преступления против Неба, и, если необходимо наше подтверждение, мы дадим его немедленно.
— Да здравствует обедня! — закричали придворные.
— Вы, слышите, брат мой? — сказал, улыбаясь, Генрих III. — Таковы чувства всякого доброго католика.
— Как! Вы хотите нарушить ваши собственные Законы, государь? — спросил Бурбон. — Помните, что вы обещали вашим протестантским подданным?
— Hacreticis fidis non sarvanda est, — отвечал холодно Генрих III.
— Из этого следует, что ваше королевское слово, данное вами относительно освобождения принцессы Конде, не связывает нисколько вашу податливую совесть? — поинтересовался Бурбон.
— Докажите, что она принцесса, и мы сдержим наше слово, хотя бы она и была еретичкой, брат мой. Представьте нам доказательства, и, я повторяю вам, она будет освобождена.
— Ваше величество может теперь спокойно обещать это, — сказал с презрением Бурбон.
— Если я предоставлю вам эти обязательства до полуночи, сдержите ли вы ваше слово, ваше величество? — спросил, подходя к королю, Кричтон.
Генрих, по-видимому, был в затруднении.
— Вы не можете теперь отступить, государь, — шепнул ему герцог.
— Но, кузен, — отвечал вполголоса король, — мы скорее готовы лишиться короны, чем Эклермонды, а этот шотландец одолеет самого дьявола.
— Но он не одолеет Екатерины Медичи, государь, — сказал герцог, — я предупрежу ее.
— Что же скажете, ваше величество? — спросил Бурбон.
— Наше слово уже дано, — прозвучал ответ.
— Этого достаточно, — произнес, удаляясь, шотландец.
В эту минуту появился виконт Жуаез.
— Вот письмо от ее величества, королевы-матери, — сказал он, подавая Генриху запечатанную записку.
— Черт возьми! — вскричал король, пробежав глазами послание. — Мы действовали слишком поспешно, кузен, — сказал он, обращаясь к герцогу Неверскому. — Ее величество, наша мать, советует нам обращаться с Беарнцем как можно любезнее.
Герцог пожал плечами.
— Это еще не все, — продолжал король. — Она советует нам возвратить ему его шпагу.
— И ваше величество, конечно, исполнит ее желание.
— Ну уж нет, кузен.
— Вспомните о прекрасной Эклермонде, государь.
— Ах да! Вы правы, кузен, — поспешно ответил Генрих. — Это имя заставило нас мгновенно решиться. Мы не знаем, насколько можно доверять вашей истории о рождении этой прекрасной особы. Очень может быть, что все это правда. Но правда это или ложь, ясно одно, что, если мы хотим преуспеть в наших намерениях, мы должны теперь, более чем когда-либо, повиноваться беспрекословно требованиям нашей матери.
— Совершенно справедливо, государь.
— Наша страсть растет от препятствий, которые она встречает, и мы не должны пренебрегать никакими средствами, чтобы достичь нашей цели.
— Первым шагом к этому будет примирение с Беарнцем.
— Это нетрудно устроить, — отвечал Генрих III. — Его гнев так же легко утихает, как и пробуждается. Вы увидите, как легко мы его укротим.
— Подойдите к нам, брат мой, — продолжал он дружеским тоном, приближаясь к Генриху Наваррскому, — мы вас оскорбили и спешим загладить нашу несправедливость.
— Государь! — вскричал Бурбон, бросаясь навстречу Генриху.
— Вашу руку, брат мой.
— Это рука еретика, государь.
— Все равно, это честная рука, и мы хотим ее пожать. Не отнимайте ее, брат мой, мы хотим, чтобы весь наш двор заметил, что мы с вами в дружбе.
— Да здравствует король! — закричали придворные. Этот крик был повторен тысячью голосов.
— Мы лишили вас вашей шпаги! — продолжал Генрих III. — Мы не можем потребовать от шевалье Кричтона вашего подарка, поэтому мы просим вас принять взамен нашу шпагу, — прибавил он, снимая с себя шпагу, эфес которой был украшен бриллиантами, и отдавая ее королю Наваррскому. — Обещайте нам только не обращать ее против французов.