Заговор королевы
Шрифт:
— Я буду носить ее для вашей защиты, — отвечал Бурбон. — Доброта вашего величества не позволяет мне ни минуты сомневаться в вашей искренности, но я был бы очень рад узнать, кому я обязан такой внезапной переменой в ваших чувствах.
— Особе, помощи которой вы вовсе не заслуживали, — отвечал с улыбкой Генрих III, — нашей матери.
— Ей? — вскричал Бурбон.
— Простите нам недостойный прием, который мы вам оказали. Мы были захвачены врасплох вашим появлением и невольно ощутили некоторые опасения, которые это письмо совершенно рассеяло. Мы постараемся исправить нашу ошибку.
— Подарите мне жизнь Флорана Кретьена — и мы квиты, государь.
Эти слова снова повергли в смущение Генриха.
— Его жизнь в руках нашей матери, — сказал он, — обратитесь к ней. Вы с ней, по-видимому, в лучших отношениях. Мы никогда не становимся между ее величеством и предметом ее гнева. Однако постойте! Если вы можете убедить Кретьена отречься от его ереси, мы вам отвечаем за его жизнь.
— Если так, вы подписали его приговор, государь, — сказал, удаляясь, Бурбон.
— Что ты думаешь об этой перемене? — спросил он у своего советника.
— Мне она не нравится, — отвечал Росни. — Дружба этого презренного Ирода опаснее, чем его вражда. Но вы ему доверились?
— Волей-неволей, — сказал Бурбон.
— Как мы сыграли нашу роль, кузен? — спросил Генрих III у герцога Неверского.
— Великолепно, государь, — отвечал герцог.
— Вы льстец. Но нам надоел этот разговор. Приведите сюда нашего пленника и его собаку.
— Берегись, кум, — крикнул Шико, — ты найдешь эту собаку не такой безобидной, как Беарнского медведя.
МОЛИТВЕННИК
Блунт, переносивший со стоическим хладнокровием насмешки и удары солдат, сыпавшиеся на него во время беседы двух монархов, был приведен наконец к Генриху III.
Друид следовал за ним так близко, как только позволяла длина веревки, на которой он был привязан.
— Государь, — заметил Жуаез, — прежде чем отдать этого преступника палачу, я полагаю, следовало бы расспросить его о причинах его дерзких действий. Я думаю, — продолжал он вполголоса, наклоняясь к королю, — что у него было какое-то поручение к Беарнцу. В этом случае может быть удастся узнать от него что-нибудь важное.
— Мы попробуем, дитя мое, — отвечал Генрих III, — но мы сомневаемся в успехе. Взгляните на этого человека и скажите мне, способен ли он испугаться угроз. Он скорее погибнет, чем станет изменником.
Слова короля оправдывались. На все вопросы Блунт отвечал молчанием или односложными звуками.
— Отведите его в Шатлэ, — сказал раздраженным тоном Генрих III, — и пусть его подвергнут пытке.
— Она ничего у меня не вырвет, — твердо отвечал англичанин.
— Я найду средство заставить его говорить, — заметил виконт. — Я знаю, чем на него можно подействовать.
И он шепнул несколько слов на ухо королю.
— Да, вы правы, — сказал, смеясь, Генрих, — но не доводите дело до крайностей.
— Позвольте мне действовать, государь, — сказал Жуаез. — Возьми свою шпагу, — прибавил он, обращаясь к солдату, державшему Друида, — и при каждом отказе этого изменника отрубай по конечности у его собаки.
Солдат поднял свое оружие.
— Дьявол! — вскричал Блунт гневным голосом. — Чего вы хотите от меня?
— Чтобы ты откровенно отвечал на вопросы его величества, — сказал, подходя к нему, Кричтон.
— Ну так я сделаю тогда то, чего не сделал бы для спасения своего мяса от каленых клещей и костей от колеса, — я буду говорить, хотя, клянусь крестом, мне сказать нечего. Я смог бы вынести смерть Друида, — прошептал он, — но видеть его разрубаемым на куски свыше моих сил.
— Что привело тебя сюда? — спросил Генрих. — Разве ты не знал, что заплатишь жизнью за свою смелость?
— Я хорошо понимал последствия моего поступка, — отвечал англичанин, — но желание оказать услугу другу заставило меня пренебречь опасностью.
— Какому другу, негодяй?
— Может быть, с моей стороны слишком самонадеянно называть его так, — отвечал Блунт, — но смерть сближает всех, а моя так близка, что меня можно избавить от некоторых формальностей. Я не сомневаюсь, что моя верность доставит мне достойное место в его памяти.
— Твоя верность кому? — спросил с нетерпением Генрих III. — Королю Наваррскому?
— Шевалье Кричтону, государь.
— Кричтону? — повторил Генрих вне себя от удивления. — Жуаез, — продолжал он, обращаясь к виконту, — этот шотландец обладает необъяснимым влиянием на всех. Каким волшебством достиг он этого?
— Волшебством своего характера и своих манер, государь, — отвечал Жуаез. — Видели ли вы у кого-нибудь такую пленительную улыбку, как у Кричтона, более вежливое и достойное обращение? Прибавьте к этому очарование благородного и геройского духа рыцарства, которым дышат все его слова и поступки, и вы познаете секрет волшебного влияния его на людей. То же самое было с Баярдом, Дюгекленом, Карлом Великим, Годеффруа Бульоном. Есть люди, для которых мы хотим жить, и есть люди, за которых мы готовы умереть. Кричтон из числа последних.
— Вы просто установили различие между дружбой и преданностью, мой милый, — сказал недовольно Генрих, снова обращаясь к Блунту. — Ты, верно, хотел передать шевалье Кричтону что-нибудь важное, — возобновил он расспросы, — если не мог дождаться конца турнира?
— Я хотел только сообщить шевалье Кричтону, — сказал беззаботно Блунт, что пакет, которому он придавал важное значение и который найден самым странным образом, ценой многих опасностей, так же странно потерян.
— И это все, что ты знаешь относительно этого пакета?