Заговор по-венециански

Трейс Джон

— Латурза, а где Тетия? — спрашивает, оглядевшись, Венси.

Лекарь качает головой.

— Сказала, у нее важное поручение.

— Вообще-то она в доме мужа, — отвечает незнакомый голос. — Простите за вторжение. Я — Кави, советник благородного Песны.

В шаге за ним следует и сам магистрат.

— Мы пришли к нетсвису. Хотим пожелать скорейшего выздоровления.

Венси встает на ноги и стоит как стена. Он на голову выше да и шире в плечах самого высокого из присутствующих. Прежде он воевал

в рядах этрусской армии, своей храбростью заслужив и земли, и свободу. А сейчас инстинкты говорят, что пришли скорее враги, нежели други. И все же Венси отвечает:

— Друзья, вы чересчур щедры. Хватило бы прислать вестника. Боюсь, мой сын еще слишком слаб, чтобы оказать вам достойный прием.

— Отец, я себя хорошо чувствую, — подает слабый голос Тевкр.

Кави с вызовом смотрит на Венси.

— Тогда, с твоего дозволения, мы бы хотели остаться с нашим жрецом наедине.

Отец Тевкра обращается прямо к Песне:

— Почему ты ищешь совета у моего сына именно в такое время? Неужели не видно, что ему потребен покой?

— Мы ненадолго. — Магистрат вплотную подходит к Венси. — Дело у нас небольшое, но очень личное. — Улыбнувшись, как настоящий политик, он похлопывает старика по руке. — И чем скорее начнем, тем скорее вас покинем.

Кашлянув, Латурза указывает родителям Тевкра на дверь.

— Может, подсобите мне в саду? Надо собрать тимьяна, курослепа и корня горечавки, чтобы приготовить настойку — она ускорит выздоровление.

Венси и Ларкия неохотно следуют за целителем прочь из хижины. Кави и Песна становятся по обе стороны от ложа Тевкра.

— Итак, — начинает магистрат, — юный жрец, как же ты получил столь страшные увечья? Ходит молва, будто случилось это в священной роще. Понимаешь ли, что подобные толки предрекают тебе дурную славу, а также не дадут успешно выполнить возложенное на тебя задание?

Тевкр отвечает, тщательно подбирая слова:

— Молва никогда не расскажет полной истории. Да, лицо я ожег в священной роще, в огне, мною же запаленном. Но раны свои получил по воле богов — и только.

Кави и Песна настороженно переглядываются.

— Молва не расскажет, что в рощу я пришел по твоему поручению. Хотел исполнить твой наказ. А боги, перед тем как обрушить на меня кару, открыли причину, по которой я должен буду терпеть такую боль.

— Что ты говоришь, нетсвис? — наклоняется к авгуру Песна. — Я не люблю, когда говорят загадками. Если хочешь открыть мне волю богов, так начинай сейчас же.

И Тевкр говорит без выражения:

— Перед тем как неодолимая сила швырнула меня в пламя, боги обратили мой взор на храм. Они разгневались на тебя за то, что ты остановил постройку, желая увеличить добычу серебра. И боги ослепили меня, дабы покарать тебя за недальновидность.

Песна смотрит на Кави и видит на лице советника

страх.

— Я прощаю тебе высокомерие лишь потому, что ты болен. И если ты говоришь правду и боги действительно обращаются ко мне через тебя, тогда скажи: как умилостивить их?

На губах Тевкра появляется слабая улыбка.

— Храм должен быть достроен, и еще надо принести щедрые дары и жертву. Сумеешь задобрить богов таким образом — они смилостивятся и в награду вернут мне зрение; тебя же благословят миром и процветанием, которых ты так добиваешься.

— А если не получится их задобрить? — спрашивает Кави.

Тевкр не видит его лица, но чувствует страх в голосе.

— Не задобрите богов — я останусь слеп и на ваши головы, на все, что вам дорого, падет страшнейшая кара.

Глава 20

Венеция

Том и Тина заходят поужинать в одно местечко, которое принадлежит к тому типу ресторанов, о каких знают лишь местные. О каких авторы статей о путешествиях знают, но не пишут.

Дождавшись, пока официант отойдет достаточно далеко, Тина заговаривает:

— Ну… — Тут она улыбается, словно кот, добравшийся до сметаны. — Надеюсь, ты не против, если я спрошу… Я и правда у тебя первая?

Оторвавшись от спагетти с черенками, Том притворяется, будто не понял:

— В смысле, первая?

— Ну, ты заешь… — Тина отрезает кусочек стейка и произносит шепотом чуть громче, чем хотела: — Первая в смысле, что приобщила тебя к таинству секса.

Едва не поперхнувшись прохладным белым вином, Том бросает на Тину неодобрительный взгляд.

— Секс и причастие к таинствам — вещи не особенно совместимые.

Тина выгибает бровь дугой.

— Правда? Ну, не знаю, не знаю… Прямо вижу, как ты стоишь в пурпурной мантии на голое тело и я перед тобой на коленях…

— А ну, прекрати! — Том поднимает руку в упреждающем жесте. — Даже не смей думать о подобном. Ты плохая девочка.

— Мистер, да вы и представить не можете, насколько плохая! — Возмущение Тома, похоже, лишь забавляет Тину. — Слушай, я ведь журналист, а значит, родилась испорченной, — оправдывается она с легкой улыбкой на губах. — И напоминаю: ты не ответил на мой вопрос.

Повертев в руке бокал, Том все же отвечает:

— Да. — Смотрит прямо на Тину. — Да, ты у меня первая.

— Фью-у-у-у, — присвистывает Тина, уважительно склонив голову.

— Вот это «фью» — разочарованное или радостное?

— Это «фью» от обалдения.

— «Фью от обалдения»? — Том смеется. — Со мной прежде от обалдения не присвистывали.

— Думаю, потому, что у тебя и секса-то не было.

— Один — ноль в твою пользу.