Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Шрифт:
В конце 1932 года Донаньи был переведен на работу в Верховный суд Германии в качестве личного помощника его председателя. За те несколько месяцев, которые он там проработал, ему пришлось столкнуться с рядом дел, в том числе и с делом о поджоге Рейхстага, которые еще более обнажили для него сущность нацистских лидеров и их преступную деятельность. Именно тогда, в мае 1933 года, министр юстиции нацистской Германии Франц Гёртнер вновь отозвал его в министерство юстиции, и Донаньи вскоре стал одним из ближайших и доверенных сотрудников нового министра.
Гёртнер является одной из самых загадочных фигур из высшего эшелона власти Третьего рейха. Некоторые до сих пор считают его приспособленцем и карьеристом. Даже если отложить в сторону свидетельства Донаньи и его жены, имеется достаточно материалов, заставляющих сильнейшим образом усомниться в подобной точке зрения.
Гёртнер так же хорошо видел преступность и нечистоплотность нацистского режима, как и его более настроенный к решительным действиям помощник. В спорах между ними Донаньи подчеркивал,
Несмотря на упомянутую разницу во взглядах, Гёртнер позволил Донаньи собирать материал о преступной деятельности нацистского режима и личной роли в этом Гитлера; этот материал Гёртлер тщательно отбирал и хранил в папках досье под заголовком «Хроника».
Помимо подобного рода деятельности в нацистском министерстве юстиции Донаньи также предпринимал соответствующий зондаж и в других высших сферах Третьего рейха. Вскоре он убедился, что там в основном работают карьеристы и бездельники. Единственным честным и порядочным человеком, которого ему удалось встретить, был адъютант Гитлера капитан Фриц Вайдеманн, командовавший ротой во время Первой мировой войны. Он откровенно сказал Донаньи: «Я с вами согласен. Здесь может помочь только пистолет. Но кто это сделает? Я не могу убить человека, который вверил себя мне».
Как и для многих других, последней каплей для Донаньи стало дело Фрича, подноготную которого он знал, как никто другой. В то самое время Гитлер вызвал к себе Гёртнера и передал ему бумаги по этому делу со словами: «Вы без всяких указаний поймете, за какой конец каната надо тянуть». Гёртнер вызвал Донаньи и передал ему досье, сказав при этом те же слова и многозначительно подмигнув. Им действительно не нужно было больше никаких слов.
Донаньи и без всяких намеков понимал, что он должен тянуть канат с противоположного от Гитлера конца. Предпринимая усилия очистить Фрича от грязи сфабрикованных против него обвинений, Донаньи понял, что внутри абвера и ОКХ идет формирование тайных групп заговорщиков. На одной из аудиенций с Гитлером министр юстиции пытался убедить фашистского диктатора действовать в ситуации с Фричем как можно более умеренно и сдержанно, чтобы не вызвать роста опасных для режима настроений в высших военных кругах; об этом Гёртнер сказал совершенно прямо и откровенно. «Я хочу вам кое–что сказать, – ответил Гитлер. – Единственный человек, кого я опасаюсь, – это Бек. Только он может что–то предпринять». Рассказ Гёртлера об этой беседе с Гитлером произвел настолько сильное впечатление на Донаньи, что он немедленно решил познакомиться с Беком поближе; хотя они и были знакомы, но до этого лишь несколько раз случайно встречались.
В то же время Донаньи начал более тесно сотрудничать с самым ревностным защитником и сторонником Фрича, которого ввиду того, что он буквально стоял горой за последнего, называли «паладином Фрича». Как вы поняли, речь идет об Остере. Пытаясь сделать все для того, чтобы очистить командующего сухопутными войсками от всех обвинений и добитмя восстановления его в должности, Остер одновременно пытался использовать эту ситуацию для подготовки выступления против нацистского режима. В результате своих усилий, которые явно показали, что он тянет за канат отнюдь не со стороны Гитлера, Донаньи был уволен из министерства юстиции. Мартин Борман, заместитель Рудольфа Гесса, бывшего заместителем Гитлера по нацистской партии, направил Гёртнеру письмо, указав, что на посту, который занимал Донаньи, не может находиться человек, не являющийся членом национал–социалистической партии. И Донаньи был вновь переведен в Верховный суд, размещавшийся в Лейпциге. Тем не менее он был убежден, что этот перевод никоим образом не должен мешать поддерживать и развивать тесные отношения с его друзьями в абвере. Донаньи имел приглашение выступать раз в две недели с лекциями в Совете по политике в Берлине; он использовал это для поездок в Берлин и встреч со своими друзьями. Эти встречи завершались длительными беседами по вечерам, в которых принимали участие люди, группировавшиеся вокруг Остера, Герделера, Хасселя и им подобным. В течение нескольких последующих месяцев эти отношения стали настолько прочными, что Канарис через Остера уведомил Донаньи, что в случае начала войны он добьется откомандирования Донаньи в распоряжение абвера для того, чтобы тот активно занимался организацией и расширением деятельности внутри абверовского центра Сопротивления, используя для этого все имеющиеся в распоряжении средства.
25 августа 1939 года, когда Гитлер впервые отдал приказ о нападении на Польшу (который затем был отменен), Донаньи приступил к выполнению своих обязанностей в центральном отделе абвера, которым командовал Остер; есть все основания считать это подразделение центром оперативной деятельности Сопротивления внутри абвера. Он был назначен на пост руководителя отдела по политическим вопросам, и в его официальные обязанности входило регулярное информирование Канариса о развитии международной обстановки. Это также прекрасно сочеталось с его работой в интересах оппозиции. Его действительные «политические» задачи состояли в сборе
50
По мнению Рейтера, единственная претензия к Донаньи со стороны Герделера заключалась в том, что он брался сразу за слишком много дел.
Остер и Сас
Таким образом, задачи, стоящие перед Донаньи, а также перед Гроскуртом на «оппозиционном фронте», оказались более широкими и разнообразными, чем предполагалось до начала войны, которая привнесла в текущую жизнь много такого, чего не предвидели или предвидели лишь отчасти.
Все были настолько поглощены вопросом о том, будет или нет война вообще, что не обратили внимание на такой аспект, как последствия начала войны для нейтральных европейских стран, в частности Бельгии, Голландии и Люксембурга. А ведь уже в течение 25 лет шло обсуждение вопроса о том, почему Германия нанесла удар через Бельгию в 1914 году, нарушив таким образом ее нейтралитет, и какие это имело последствия. Всем ведь было хорошо известно, что и теперь действуют те же факторы, что и во время Первой мировой войны, за исключением наличия Восточного фронта, которые делают «северный удар» практически неизбежным, поскольку именно Германия не могла в первую очередь себе позволить, чтобы война на Западном фронте замерла и возникла патовая ситуация, которая для Гитлера означала бы, попросту говоря, тупик. И эти факторы воздействовали на германскую политику в 1939 году еще сильнее, чем в 1914–м. Этому способствовало возведение мощных укреплений на западной границе Германии – линии Мажино и «западной стены». В своем выступлении 22 августа 1939 года Гитлер не затронул этой проблемы. Он попытался убедить генералов, что западные державы не будут вмешиваться и предоставят Польшу ее собственной судьбе; в этой связи он подчеркнул, что Бельгия, Голландия и Люксембург искренне и строго придерживаются нейтралитета и что нейтральный статус этих стран выгоден Германии, поскольку оказывает сдерживающее воздействие на Англию и Францию. Однако 27 сентября того же года Гитлер переменил позицию на 180 градусов, по крайней мере в отношении Бельгии, которую он теперь обвинил в нарушении политики нейтралитета; это ему было нужно для того, чтобы оправдать наступление Германии на западном направлении.
На подобный политический цинизм многие генералы могли бы, вероятно, закрыть глаза, если бы считали план Гитлера обоснованным с военной точки зрения. Но поскольку они считали его необоснованным и не хотели иметь с ним ничего общего, то решили выступить против наступления на западе «по моральным соображениям». Даже такие «трудные случаи», как Рейхенау, откликнулись на это предложение. Причем в реакции генералов была и известная доля искренности. В течение двух десятилетий после нападения на нейтральную Бельгию во время Первой мировой войны многих в Германии мучили угрызения совести. Этот случай также широко обсуждался мировой общественностью, и «приговор» суда мирового общественного мнения был не в пользу тех, кто определял политику в империи Гогенцоллернов.
Все это удваивало значение этого вопроса для самых суровых критиков Третьего рейха. Безусловно, в их число входили те представители немецкого народа, для кого «искреннее уважение к мнению людей во всем мире» было одной из важнейших мотиваций выступления против нацистского режима. Для тех участников оппозиции, кто ставил на первое место моральные соображения, эта ситуация явилась подтверждением того, что «клин клином вышибают», и укрепила их во мнении, что в борьбе против нацистов хороши практически все средства. Остер, который уже принял для себя решение, еще более утвердился во мнении, что в борьбе с режимом следует использовать все, что наиболее эффективно подходит для достижения цели.
В 1932 году Остер познакомился с голландским офицером Джисбертом Якобом Сасом. Это знакомство переросло в дружбу в 1936 году, когда Сас стал по совместительству военным атташе Голландии в Берлине. Сас и Остер много времени проводили вместе, перешли на «ты», часто и подолгу обсуждали современную обстановку в мире, и в их взглядах обнаружилось много общего. По роду своих служебных обязанностей Сас в течение месяца десять дней проводил в Берлине, а двадцать – в Гааге, постоянно курсируя между двумя столицами. Используя дипломатический иммунитет, Сас провозил с собой такую литературу, от которой у нацистских цензоров волосы бы встали дыбом. После войны, когда Остера уже не было в живых, Сас вспоминал, как они с его другом в 1939 году ездили в Польшу и Остер, заболев, оказался прикованным к постели. Тогда они вдвоем подробно изучили и обсудили книгу Германа Раушнинга «Революция нигилизма».