Заговор против маршалов. Книга 2

Парнов Еремей Иудович

— Письмо будет написано от руки или напечатано на машинке? — спросил Науйокс.

— Хороший вопрос. Я полагаю, что напечатано. А вот где достать русскую пишущую машинку, да ещё та­кого типа, какой используется сегодня в советском оберкомандо,— ваша задача, хауптштурмфюрер. На­сколько успешно вы справитесь, будем судить по конеч­ному итогу... Еще вопросы?.. Тогда о самом письме. Это касается всех, не только Беренса и Науйокса. Не в лоб, тем не менее достаточно ясно нужно создать впечатление, что Тухачевский и другие вы­сокопоставленные военачальники находятся в тайном сговоре с немецкими генералами, не одобряющими, ска­жем так, идеи национал-социализма... Кандидатуры продумаем после!.. Обе группы, советская и немецкая, готовят, соответственно в Москве и Берлине, государст­венные перевороты. Цель: установление режима воен­ной диктатуры с последующим разделом Европы. Крайне важный

момент! На заключительной стадии не исключена направленная утечка информации, что ока­жет влияние на систему союзов Москва — Париж, Моск­ва — Прага в желательном для нас направлении. Пись­мо Тухачевского надлежит подкрепить широким спек­тром документов, желательно -подлинных. В целом «Красная папка» должна иметь вид ординарного дела, которое находится в производстве нашей контрразвед­ки. Русским будет передана лишь фотокопия, причем не слишком качественная. Это подкрепит версию, что некто, назовем его « Z», рискуя жизнью, проник в архив и второпях, приноравливаясь к условию осве­щения, произвел пересъемку. О мотивах « Z» подумаем отдельно. По всей видимости, мотивы обычные: ма­териальные затруднения, долги и так далее. Короче говоря, основная масса документов «Красной папки» ка­сается не столько Тухачевского и русских вообще, сколько наших генералов-изменников. Мифических, подчеркну, ибо немецкий генералитет беззаветно пре­дан фюреру. Эти мифические, но с подлинными имена­ми изменники находятся под подозрением. На них, до­пустим с двадцать пятого — двадцать шестого года, заведено наблюдательное производство. С первых офи­циальных контактов между рейхсвером и РККА. Та­ким образом, в дело должны быть подшиты письма, донесения, служебные записки ответственных лиц — фамилии подлинные! — которым полагалось бы вести расследование такого рода контактов. Мысль ясна?.. Совершенно верно — сводки телефонного прослушива­ния, протоколы допросов возможных свидетелей с под­пиской о неразглашении. Словом, тривиальное про­изводство, по всем законам полицейской бюрокра­тии. Но в меру! Ни одного бесспорного доказательства, одни косвенные улики. Письмо Тухачевского должно заставить предполагать многолетнюю переписку. Оно всего лишь одно из многих — десятое, пятнадцатое — и случайно попало в руки закона. Или не случайно? Тогда нужно дать объяснение — как... Надеюсь, Беренс придумает, если остановится на таком варианте. Имена генералов, наших и русских, должны попадаться , под­черкиваю — попадаться. Где-то упомянуто в письме, где-то записано, да еще с вопросительным знаком на полях рукой следователя. Их надо дозировать по прин­ципу экономной домохозяйки. Суп должен быть под­солен в самую меру. Пусть русские выискивают. Вы­искивают и находят. Несколько слов о наших генералах-предателях. Их измена еще не вызрела оконча­тельно. Это скорее доведенная до критической точки фронда. Она уже не может быть терпима, но еще не дает повода для немедленного ареста. Улавливаете мою мысль?.. Будем держаться на этой зыбкой границе. Она провоцирует охотничий инстинкт, вызывает иллю­зию подлинности. Я не отказываюсь от идеи даже ин­сценировать арест какого-нибудь престарелого господи­на из Цоссена... Такова в самых общих чертах гене­ральная идея. Прошу высказываться.

— Гениальная идея,— саркастически спародиро­вал его Шелленберг.— При условии, что Сталин дейст­вительно собирается устроить маленькое кровопуска­ние своим фельдмаршалам.

— Именно на это и хочется обратить внимание. План великолепен по форме, но бесперспективен по су­ществу,— спокойный голос Янке лишь подчеркивал смелость суждений.— Личность Скоблина до крайности подозрительна. Он имел контакты с советской развед­кой. Где у нас гарантия, что сведения о так назы­ваемом заговоре не подброшены НКВД? Мы, конечно, можем спросить себя: «С какой целью?» Допустим, для того, чтобы бросить тень на наших действитель­но преданных фюреру и рейху генералов. Скомпро­метировать кого-то из них. Откуда мы знаем, какие планы вынашивают в Москве? Возможно, там хотят заманить нас в ловушку, подтолкнуть к принятию ошибочных решений. Мы ничего не знаем. Поэто­му я предлагаю воздержаться- от - сомнительных дей­ствий.

— Предлагаете? — Гейдрих вздернул массивный подбородок.— После того как я сказал, что решение принято?.. Сдайте оружие.

— Но... Простите, группенфюрер, у меня нет ору­жия,— Янке беспомощно развел руками.— Мой револь­вер лежит в ящике стола...

— Вот и превосходно. Отправляйтесь под домашний арест и хорошенько подумайте. Если придет что-ни­будь стоящее, позвоните Беренсу. Он мне доложит.

Янке вскочил, качнул головой и с вымученной медлительностью

засеменил к двери.

— Благодарю, господа,— отрывисто бросил Гейд­рих.— Штандартенфюрера Беренса прошу задержать­ся... Ну как? — спросил, когда остались одни.— По- моему, только сегодня я сам для себя все оконча­тельно сформулировал.

— Скажу тебе честно: я просто заслушался! Без сучка без задоринки, как выражаются россияне... Но признаюсь со всей откровенностью: в сомнениях Янке есть известный резон. Мы ведь и сами об этом думали... Его, конечно, здорово занесло, но в целом он очень способный и преданный офицер.

— Защищаешь?.. Не надо. Если бы я решил поста­вить на нем крест, то не отправил разгребать снег перед домом... У него ведь отличный особняк. Знаешь?.. С прекрасным садом. Раньше там жил какой-то еврей... Пусть поостынет малость, придет в себя. Это на пользу.

— Я тут тоже кое-что обмозговал, Рейнгард. У тебя есть время?

— Конечно, давай...

— Начнем с внешнего оформления. Я предлагаю обычную папку «ОКВ, отдел «Абвер-заграница».

— Заграница?

— Именно! Тут тонкий ход. С кого начали? Разу­меется, с русских. Завели дело, а когда увидели, как развертывается, не стали передавать. Между разведкой и контрразведкой всюду грызня. Вот увидишь, они клю­нут на это. Примерят на себя и поймут, как надо.

— Допустим, дальше.

— Сверху будет штамп бюро Канариса, а внутри, где-то в самом конце, его собственноручная докладная. На имя фюрера. Заподозрив в измене генерала, он просто обязан запросить согласие на следственные дей­ствия. Допустим, он сам решил вступить в контакт с подозреваемыми, чтобы вытянуть...

— Понятно,— Гейдрих быстро набросал на листке схему.— Дальше.

— В докладной только немецкие имена. Связь с еди­номышленниками из РККА вытекает из контекста. Затем следует одобрительная виза фюрера и поручение Борману, а Борман в свою очередь адресуется к тебе: «Установлено ли наблюдение за генерал-полковником Большая Задница и генерал-лейтенантом Свинячая Со­бака?..» В таком духе. Помимо всего прочего, это объяс­няет, как дело из абвера перекочевало в СД.

— Ты окончательно спятил, мой бедный друг? Под­делать подпись Канариса, Бормана — плевое дело. Но фюрера!.. Мне еще многое предстоит совершить на этом свете, старина.

— Подпись не обязательна. Достаточно бланка.

— Тебе не кажется, что мы сами все усложняем? Подваливаем себе лишней работы?

— Нет, не кажется. Янке не настолько глуп, как может показаться. Если с нами действительно хотят поиграть, то мы подкинем такое, что превзойдет все их ожидания. У них коленки затрясутся от страха. Бланк канцелярии фюрера! Резолюция Бормана! Шутишь! С этим в жмурки не поиграешь. Такое нельзя спрятать. Такое надо докладывать на самый верх... Судя по тому, как они решают свои вопросы, результат будет. Я уверен.

— Я еще подумаю, но, кажется, ты меня убедил.— С застывшей улыбкой Гейдрих смял лист со стрелками и квадратиками, сжег его в пепельнице и ссыпал черные хлопья в корзину, выделанную из слоновой ноги.— Попробуем убедить кремлевского дядюшку в том, что его ложь — чистая правда.

41

Тяжелый транспортный самолет с двумя танкетка­ми в чреве пошел на взлет. На припорошенном поземкой поле отчетливо обозначились графитовые полосы. Взвихренный пропеллерами снег медленно оседал в морозном тумане, заметая следы шасси. Описав над аэродромом широкий круг, машина пошла на по­садку.

— Желаете осмотреть, товарищ командующий? — стараясь перекричать рев моторов, Горбачев сомкнул пальцы рупором.

Когда замерли стальные лопасти, Уборевич протер пенсне и, отогнув полу шинели, опустился на колено. Главный инженер торопливо обмел бетонный шести­угольник и сразу принялся очищать следующий. «Пче­линые соты», так красиво обрисованные ледяной круп­кой, чуть не стоили ему головы.

Начальник строительства ржевского аэродрома Терс­кий неосторожно похвастался на высоком совещании невиданной производительностью: «Тысячу квадрат­ных метров полосы даем в сутки».— «Как же вам уда­лось?» — изумился Иероним Петрович. «Это все наш главный — товарищ Горбачев. Рифление плит больше всего тормозило, а как только он отменил...» — «Отме­нил? Кто позволил? Как же будут садиться самоле­ты?!» — «Но ведь производительность увеличилась почти в три раза, товарищ командующий... Мы и бетон укладываем по-новому, и площадь опалубки в четыре раза больше...» — «На кой черт мне ваши цифры! Есть проект, технология, наконец, указания центра. Вы на­рушили мою директиву и пошли на поводу авантюри­ста, если не хуже... Пусть прокурор разбирается, где тут очковтирательство, а где вредительство!» Вот так оно было.