Заговор
Шрифт:
Через некоторое непродолжительное время меня посетила мысль, что нужно внутренний дизайн кареты несколько изменить. Но неудобно же предаваться любви! Такие себе секс-кареты…
— А я думала ехать в Петербург. Через две недели презентация нашей книги, пока на французском языке, но есть малый тираж и на русском, — сообщала Катя, натягивая платье, к слову, чуть порванное.
Страсть, которая нас поглотила, не предполагала бережливого отношения к одежде. Ничего, я же был в Милане, пусть он еще не такой торговый хаб для любителей шмоток, но найти очень достойные и модные платья мне удалось. Впрочем, не я этим занимался, а нашел девушку,
— Вместе поедем, — сказал я, улыбаясь. — Меня в Петербург вызвали.
— Ты знаешь, Миша, я все чаще думаю, что нам Бог помогает. Ты такую книгу написал, со мной, конечно, стихи… геройский генерал, — Катя улыбнулась. — Представляешь, мой папа даже передо мной хвастает, какой у него зять, словно не я твоя жена, но лишь он твой тесть.
Мы оба громко рассмеялись. Есть у моего тестя такое — бахвальство и желание постоянно бросить пыль в глаза. При этом лентяй еще тот. Однако, может, он и плох, как Нижегородский губернатор, но наш завод, названный заводом Инструментов, хотя производится там даже оружие, как и пароходостроительная верфь, при тесте-губернаторе только развиваются и не знают никаких бюрократических проблем.
— Заезжать в Белокуракино будем? — через некоторое время спросила Катя, когда карета в сопровождении ухмыляющейся сотни конных стрелков, или правильнее стрелков на конях, отправилась в путь.
Нет, никуда не станем заезжать, иначе это еще день, потом еще день, неделя. Тем более, что Алексей Куракин должен быть в Петербурге. А с Осипом, управляющим Белокуракино, я еще успею поговорить. Все мои службы уже получили известие о встрече в столице. Прибудет и он.
Я не говорил Кате, ну не уместно же, но рассчитывал вернуться на войну. Вероятно, даже чуть более усиленным. Ракеты, картечницы, гранаты — все это продолжал выпускать завод в Нижнем Новгороде, частично в Надеждово. Вероятно, что еще одна сотня бойцов будет готова. Так что силища выходит. Жаль только, что персы уходят, но и они обещали, в случае чего, вернуться, если только их шах позволит. Калмыки… Нурали и вовсе обещал увеличить численность своих воинов вдвое. Он набрал немало разного трофейного оружия, которое собрался менять у казаков или даже через посредников у башкир на те виды вооружений, которые более всего подходят кочевникам.
А еще мы договорились с ним открыть совместное производство — большой конезавод. Нурали набрал на породу разных коней и был более чем воодушевлен перспективой разведения новых русско-калмыкских коней. Русской армии очень нужны тяжеловозы и мощные кони под кирасир.
В Надеждово все же пришлось остановиться аж на два дня. Проинспектировал Авсея Демидовича, которого сильно захотелось потягать за уши. Да чего там?! Хотелось и сделал. Я ему писал, что нужно пристроить кого из переселенцев в казармах, а кому построить новые две деревни, но расселить всех приезжих обязательно и иметь запас. Разговор был и про то, что нужно построить восемь новых коровников, каждый на шесть десятков буренок.
Все строилось, но до ума не доведен ни один строительный проект. Потому и уши были красные у Авсея, и лишен он был оклада за месяц, на него легла проблема, так как она оставалась. Пусть договаривается с крестьянами, но как-то расселяет всех прибывших. Даже виноградари пока поживут в Надеждово, пока Тарасов ищет участки земли в Крыму. Что-то мне не нравится Де Рибас, который ставит нам палки в колеса и никак не продает
Но некоторые негативные моменты сглаживались той славой, которая шла вперед меня. Даже Василий Петрович Орлов пожаловал ко мне в гости. Умудрился же, нахлебник, появиться в те два дня, что я пребывал в поместье. Свалился, как сосулька с многоэтажки весной. Пришлось пить… А как мне еще встречать Атамана Всевеликого Донского войска?
Тем более, что проект торговой дороги и строительства двух портов на Дону и на Волге, один, в Калаче-на-Дону, уже должен строиться со следующего года. Я даже подбирал из пленных французов тех, кто мог бы на этом проекте работать. Так что нужны мне и Орлов и Платов, да и вся казацкая донская общественность, чтобы все по уму сделать.
На Волго-Донский канал пока не замахиваюсь. Перепады воды в почти девяносто метров — это не шутка, это сложнейший проект в инженерном плане. До такого канала нужно дорасти умом, теорией, да руку набить на чем по проще. В перспективе должна появиться железная дорога между двумя реками, пусть пока и в виде конной тяги, конки, но и такое перспективно по всем расчетам. С появлением пароходов, да с развитием Новороссии, Луганского завода, Белокуракино и Надеждово, как и торговых отношений с Ираном, все это очень заманчиво.
Так что пришлось уважить атамана, да с собой ему телегу всякого, в основном, алкогольного, нагрузить. А после быстрый переезд в Петербург. Пришлось даже отказать московскому главнокомандующему, который каким-то образом прознал, что я проезжаю мимо Москвы, но не соизволил у него на недельку остановится. Этот любитель охоты прислал мне тех самых, ставших в будущем в классической литературе нарицательными, борзых щенков. Ну куда мне, в карете четыре, пусть и славных щенка? Пришлось брать дополнительную карету уже из Москвы, из моего торгового представительства, чтобы как-то везти щенков. Даже неким было отправить их в Надеждово. С собой я взял только полусотню стрелков и они были нужны в Петербурге.
Глава всея Московская губерния, Иван Петрович Салтыков, был известным сибаритом, кутилой и дамским угодником. Так себе человек, как по мне. Огромное состояние, большие земельные латифундии, феноменально большая псарня. Он предпочитал всегда охоту, пьянку и женщин, всем достойным делам. Видимо, всех мерил по себе, так что, вероятно обиделся. Ну да ничего, позже отправлю ему подарочков, сглажу негатив.
Я прикрылся срочным повелением канцлера пребыть светлы очи его, Безбородко. Так что «я бы с удовольствием, ибо быть в обществе столь достойного сына Отечества, как и человека, но… служба». Только так и отстал Салтыков. Оказывается, я сейчас очень даже популярная фигура.
Что характерно, обо мне написали англичане и даже что-то там высказался скотина-Наполеон. Получается, что написали иностранцы и уже в своей Богоспасаемой России я набираю популярность. А до этого ни мои стихи, законодательная деятельность, заводы, пароходы… Но, нет, ориентир на иностранное мнение.
В иной реальности Сперанского обвиняли в любви к Франции и объявляли чуть ли не предателем. Как бы слова Наполеона не были расценены и в этой истории превратно.
— Я бы обменял Сперанского на любое иное государство, кроме Франции, — такое прозвучало из парижской газеты.