Заговор
Шрифт:
До Риги и Ревеля такие тенденции еще не дошли, тут все так же дружественно принимают англичан, даже когда те не хотят платить за выпивку. Тут можно и разгрузиться, продать свой товар купцам-скупщикам, можно и загрузить свои трюмы, пусть товара, той же пеньки, в этих городах ограниченное количество.
В таверне стоял шум, матросы пили, вели себя… да как обычно, ничего нового: мордобой, приставание к женщинам, требование наливать в долг. В любом случае, такое заведение все уважающие себя люди обходят стороной, а дворянин может посетить подобную таверну только лишь в том случае, если ему
Потому присутствие трех мужчин, с явно аристократической выправкой было крайне удивительным. Несмотря на то, что эти посетители и прятались за плащами, даже не сняв капюшоны, в них угадывалась голубая кровь. А еще сам факт, что кто-то сидит в плаще в протопленном, жарком в том числе и от потных тел, помещении, уже привлекает к себе внимание.
Но иначе никак нельзя. Дело в том, что посол Великобритании в Российской империи, Чарльз Уитворт, уже как сутки назад должен был покинуть пределы империи, а он тут, в русском Ревеле. Благо, что полицмейстеры города выполняют свою работу из рук вон плохо, да и никого не представили для слежки к персоне нон-грата Уитворту. Тех топтунов, что были в Петербурге приставлены к английскому послу, Уитворт быстро скинул с себя. Непрофессионально сработали. Нужна России, если хотят такие вот операции проводить, отдельная служба.
Второй мужчина мог показаться не меньшим франтом, пусть так же укрывался в плащ. Никита Петрович Панин всегда выглядел щеголем, высокомерным, смотрящим на всех иных людей с высока. На всех, но только не на своего собеседника, перед которым заискивал и которому пытался угодить.
Ну а третьим человеком был доверенный английского посла, Джон Малфой, выполняющий скорее функции телохранителя. Этот человек просто молчал, он умел «не слышать».
— Я нахожусь в полном изумлении, меня берет оторопь от того, что твориться в русской политике, — возмущался Панин, прямо заглядывая в глаза англичанину.
— Да? А по мне, так Россия, наконец, смогла оценить свои силы и вовремя принялась напирать в европейских делах, — спокойным тоном отвечал ему Уитворт. — Сильный диктует условия мира. Так было всегда.
Никита Петрович растерялся. У него были заготовлены новые витиеватые фразы и выражения, способные раскрыть все вопиющее возмущение чиновника на службе у русского императора, но произносить эти слова было бы неуместным. Английский язык несколько скромен на эпитеты, относительно французского, и все труды Панина подобрать нужные слова пошли насмарку.
— Не смущайтесь, друг мой и… истинный друг Англии, просто вы должны не летать в облаках и не воевать с ветряными мельницами, а здраво расценивать ситуацию. Да, Россия нынче в таком положении, что может многое диктовать. Чего там, захоти русские взять Стамбул, так Англия мало чем могла бы воспротивиться. Но сколь долго это может продолжаться? Запас прочности у моего государства велик, несоизмеримо велик. Нужно, так мы еще больше выкачаем ресурсов из колоний и восполним потерянное, — говорил Уитворт.
— Раз уж в таком тоне развивается наша беседа, то не могу не заметить, что мы, Россия, резко повысили цены на пеньку и лес для ваших кораблей. Восстановление и увеличение флота Великобритании — залог ее могущества. И это
Уитворт в очередной раз с брезгливостью посмотрел на обугленный кусок жареной свинины, что лежал у него на глиняной тарелке, поковырял мясо и только после этих манипуляцией ответил:
— С пенькой сложнее, но у нас и без того много канатов и найдем где купить еще. Ну а лес… Мы заключили уже соглашение со Швецией и там сушится лес для наших кораблей. А еще… У нас есть Канада. Надо и оттуда мы привезем ресурсы.
Панин не играл, он на самом деле восхищался Англией, всей своей поганенькой душой хотел тесного сотрудничества, прочного союза с этой страной. Поэтому Никита Петрович манкировал своими обязанностями и так и не отправился во Францию, чтобы, по поручению Павла Петровича, начать налаживание дипломатических отношений. Жаль, но французы сами проявили инициативу и сейчас Панин в Ревеле еще и потому, что скоро должен прибыть в Ригу сам министр иностранных дел Франции — Талейран. Тут уже никуда не деться, придется встречать и любезничать с лягушатником, провожать его с почетом и комфортом в Петербург.
— Вы так мне и не расскажете о самом волнующем? Опасаетесь? Кого? Этого пьющего мусора? — спросил Уитворт.
Сидящий неподалеку, за соседним столиком, мужчина встрепенулся и чуть ли не выдал себя.
«Курва английская, я покажу тебе еще мусор! Это я мусор?» — подумал Северин Цалко, зажевывая свою обиду куском свинины, еще более, чем у английского посла, подгорелым.
Казак слышал разговор Панина и Уитворта обрывочно, все же находился на значительном расстоянии от столика заговорщиков. А вокруг было столько шума, что расслышать даже не пытающихся говорить тише англичанина и русского чиновника, было сложно. Но кое-что Северин улавливал, насколько еще позволяло скудное знание английского языка.
Рядом с казаком сидел молодой парень, как раз тот, кто некогда отдавал письма, что перевернули всю историю с ног на голову, и Английский флот от тех событий сильно пострадал. Вот этот парень знал английский в совершенстве, но обладал чуть худшим слухом, чем у Северина.
— Если вы про заговор… — Панин наклонился к Уитворту и стал говорить так тихо, что никто больше не смог бы понять суть разговора. — Со мной Дерибас. Он к нам присоединился недавно.
— О превосходно! Он может привести даже и команду какого корабля. А что так? Почему Дерибас зол на императора? Так много наворовал, что решился и на измену? — усмехнулся бывший английский посол. — Кто еще?
— Беннигсен. Он уже должен был прибыть, по моему прошению, в Петербург, чтобы заниматься работой и в армейской среде. Он силовое исполнение, в случае, если не удастся объявить Павла сумасшедшим, — продолжал Панин. — Николай Зубов подбирает гвардейцев, которые лично ему обязаны, ну или Платону.
— Что Безбородко? Этот старый лис может все испортить, — спросил Уитворт и добавил. — Я сам говорил с канцлером. Он разделяет мнение, что России по пути только с Великобританией, а Франция — это политическая катастрофа. Не играет ли канцлер в свою игру? Но меня крайне смущает то, что Безбородко двигает этого франкофила Сперанского.