Заговорщица
Шрифт:
— Вы что, серьезно?
— Пардальян, вы поможете мне пройти в замок! Познакомьте меня с Крийоном, скажите, что я ваш друг; говорите что угодно, но я должен попасть в замок!
— И вы рассчитывали, что я помогу вам убить короля?
Пардальян помрачнел и задумался. Он прекрасно знал, что надо сказать, но никак не мог выбрать верный тон для беседы с Жаком Клеманом.
— Дорогой друг, — осторожно начал шевалье, — допустим, вы собирались бы драться на дуэли и сказали мне: «Пардальян, прошу вас сразиться с секундантом моего противника!» Я бы вам ответил: «Хорошо, дуэль есть дуэль. Ради вас
— Вы отказываетесь?
— Да, я отказываюсь выступать пособником убийцы, — твердо ответил Пардальян.
Жак Клеман был поражен. Он провел рукой по лбу и пробормотал:
— Проклятье! Проклятье!
В этот момент у гостиницы появился взволнованный Крийон. Увидев Пардальяна и его собеседника, он бросился к ним.
— Вы знаете этого преподобного отца? — спросил капитан у шевалье.
— Знаю, — сказал Пардальян.
— Слава Богу, — облегченно вздохнул Крийон и повернулся к Клеману. — Отец мой, вы нужны в замке. Духовник короля уехал, а королеве-матери очень плохо. Она просила привести исповедника, и как можно скорей. Пойдемте со мной, святой отец! Воистину, сам Господь послал вас!
Жак Клеман схватил Пардальяна за рукав и прошептал:
— Слышите? Господь послал меня!
И монах бросился вслед за Крийоном.
— Действительно, это судьба! — проговорил Пардальян, как завороженный глядя на удаляющегося монаха.
Жак Клеман вместе с Крийоном вошел в замок, и их сразу проводили в покои королевы-матери, на первом этаже.
Как ни странно, никого, похоже, не волновала тяжелая болезнь Екатерины Медичи. А она, между тем, была на краю могилы; недаром же ей понадобился исповедник. Уже неделю старая королева не вставала с постели, и никто о ней толком не заботился. Даже лакеи и служанки выполняли свои обязанности кое-как. Екатерина Медичи угасала среди всеобщего и полного равнодушия. Один только Руджьери остался ей верен до конца.
Эта женщина, которая властвовала над Францией и держала в своих руках судьбы всего христианского мира, теперь умирала, но никто даже не вспоминал о ней… С ней уходила в небытие целая эпоха. Ее сын, любимый, обожаемый Генрих, всегда с трудом терпел матушку. При дворе было принято обращаться с королевой, как с посторонней, которой давно следует уйти, но которая почему-то задерживается и никак не желает прощаться. Милосерднее других оказался храбрый Крийон: он позаботился об исповеднике для королевы.
Жака Клемана поразило, что, несмотря на болезнь старой женщины, наверху, в верхних этажах замка, болтали о пустяках, смеялись и развлекались придворные.
Крийон пригласил его в комнату перед спальней. И тут Жак Клеман спросил:
— Где он?
— Кто? — удивился Крийон.
— Король…
— Вы не поняли, отец мой. Я вас позвал к королеве-матери. Ей очень плохо…
— А где же король? — настаивал
— В Амбуазском замке.
— Но разве он не вернулся нынче ночью? — с надеждой спросил Жак Клеман.
— Да нет. Однако же я попрошу вас пройти к королеве.
Жак Клеман с трудом сдержал возглас разочарования. Но Крийон уже распахнул дверь в спальню, и монаху пришлось войти. Капитан удалился…
Королева лежала в затемненной комнате, всеми забытая и заброшенная. Хотя на улице было светло, шторы плотно закрывали окна, а на каминной полке горели свечи. Их неверный свет не мог полностью рассеять темноту, и мрак выползал из каждого угла спальни.
Монах пригляделся и увидел лежащую на кровати старую, морщинистую, бледную женщину; ее глаза ярко блестели и притягивали взор вошедшего, ибо лицо было неподвижным и полумертвым, а этот блеск завораживал. Казалось, королева смотрит уже не на реальный, а на загробный мир.
Жак Клеман твердил себе:
— Королева умирает! Екатерина Медичи умирает! И я, сын Алисы де Люс, присутствую при ее агонии.
Королева пошевелилась, и Жак Клеман очнулся от грез.
Екатерина сделала тонкой слабой рукой движение, приглашающее Жака Клемана подойти поближе. Она прошептала:
— Подойдите, отец мой, подойдите…
Он медленными шагами подошел к изголовью кровати. Екатерина пристально взглянула на него и с трудом выговорила:
— Я вас не знаю. Вы — не королевский духовник…
— Нет, мадам, — ответил Жак Клеман. — Духовник уехал. Я случайно оказался рядом с замком, и господин де Крийон пригласил меня, чтобы принять вашу исповедь.
— Тем лучше… — прошептала Екатерина.
Видимо, ее больше устраивал безвестный монах, чем придворный капеллан.
— Да… тем лучше… — с дрожью в голосе повторил Жак Клеман.
— Мой сын… — прошептала умирающая. — Где Генрих?.. Где мой сын?
— Его Величество в Амбуазе, мадам.
Королева закрыла глаза и замолчала. Из-под прикрытых век выкатились две слезинки и медленно сбежали по морщинистым щекам.
— Значит, я его больше не увижу? Я умираю, а сына со мной нет… Страшная смерть… Сынок, дорогой, обожаемый сынок… я умираю, а тебя нет рядом…
Потом она заговорила — быстро, лихорадочно и неразборчиво. Монах склонился над королевой, но уловил лишь какие-то обрывки фраз да имена, много имен:
— Диана Французская… Монтгомери… нет, неправда… а Колиньи… нет, не хочу… Моревер, слушай, Моревер…
Жак Клеман жадно прислушивался. Он ждал, что королева произнесет еще одно имя, но так и не дождался. Внезапно Екатерина широко раскрыла глаза; в них промелькнула тревога.
— Я что-то говорила? — спросила она.
— Ничего, мадам, я жду, чтобы Ваше Величество соблаговолили сообщить мне тайны вашей души, дабы я мог вознести их к трону великого судьи, который карает и прощает…
Старая королева с трудом приподнялась на подушках и посмотрела на исповедника.
— Отец мой, я раскаиваюсь в моих грехах, простит ли меня Господь?
— Если вы сознаетесь в содеянном…
— Тогда слушайте, отец мой…
Монах вновь склонился над Екатериной, ловя каждое ее слово. Королева задыхалась, пальцы ее конвульсивно теребили и перебирали одеяло, и эти движения свидетельствовали о близости конца.