Заговорщик
Шрифт:
Тут бюргеры ругодивские собрались и два письма отправили. Одно на нашу сторону, ратникам, в коем обещались добром жить, фогта злобного отдать, о мире умоляли и условия сего уговора испросили. Другое отослали магистру Фюрстенбергу с мольбами о помощи. Наши воеводы, не будь дураки, потребовали Ругодив вовсе государю отдать, крест на верность Иоанну всем поцеловать, а кто не желает жить в пределах русских – так тем уходить невозбранно с добром, кто сколько забрать сможет. Горожане согласились: грамоты подписали, целовали крест, обещали сами крепость одолеть и фогта выдать. Упросили, чтобы русские стрелять перестали. Двух уважаемых горожан отправили в Москву с присягами и целовальными грамотами, дабы те государя в честности своей заверили. Уточняли все, кому, сколько и когда подати платить придется, какой гарнизон государь к ним поставит, кто на его содержание тягло станет нести.
Пока посулы, уговоры да уточнения длились, аккурат знакомец наш, комтур Готард Кетлер, подошел с ратью в несколько десятков доблестных рыцарей с кнехтами своими, числом всего сотен шестнадцать, может даже пятнадцать, а то и менее. И как сила сия у Ругодива лагерь разбила, вмиг настроение сменилось у горожан. Порвали они на берегу, на глазах у русских, все грамоты и договоры, кричали срамные слова и поносили всячески, сколько фантазии хватало.
Ратники в Ивангороде озлились изрядно, опять пушки и пищали их ядрами стали плеваться. И тут… И тут…
Князь Друцкий начал захлебываться от смеха.
– И тут рыцари ливонские сказали комтуру, что больно опасно стоять у города, когда округ пушки стреляют, да еще того и гляди русские реку могут перейти и резню учинить. Свернули лагерь свой и скорым маршем уж к вечеру ушли все до последнего. Так и удрали, Кетлера одного Ругодив оборонять оставив… Комтуру что делать? Тоже следом убрался. Токмо что и сделал, так славного фогта Эрнста фон Шнелленбера с собой забрал, а заместо него в крепость ревельского командора Зеегафена посадил с малым гарнизоном. Ревель – это они так Колывань кличут. Вот…
Юрий Семенович отсмеялся, запил веселье хорошим глотком хмеля и продолжил:
– И тут на тебе, какая неприятность случилась! В одном из трактиров зашедшие выпить вина горожане увидели икону Богородицы, оставленную в трапезной русскими купцами. Подгулявши, немцы стали глумиться над иконою и бросили ее в огонь. И вдруг пламя прыгнуло из-под котла кверху – как испугалося лика святого – и охватило потолок. В комнату влетел вихрь, подхватил огонь и разнес по всему городу! Стра-ашное было дело. Прямо ужас…
Зверев пытливо глянул на гостя. Изложенная им история показалась ему несколько странноватой. Даже подозрительной. [23] Старик весело округлил глаза и вскинул брови, словно отвечая: «А при чем тут я?».
– Дальше, дальше что было, дядюшка? – поторопила его Полина. Слушателей в трапезной набралось уже немало.
– Как только русские увидели из Ивангорода, что Нарва объята пламенем, – поднял кружку князь, – то бросились – кто на лодке, кто на доске – через реку, выперли железные городские ворота и посыпали в город. Ругодивцы сдались тут же, и победители начали тушить пожар, немцы же заперлись в крепости и хулили их со стен дурными словами. Полных два дня они ругались, а опосля кликнули воевод наших и поклялись именем Божьим, что отдадут крепость, токмо если их свободно выпустят с честью и оружием, а верным ордену горожанам невозбранно позволят с ними уйти. Хотя бы в одной одежде и безо всякого имущества. Воеводы поцеловали крест в том, что сдержат обещание, и поутру Зеегафен оставил укрепление, уйдя в замок Везенберг, что стоит там неподалеку. Правда, ратники и воеводы ивангородские, обосновавшись в Ругодиве, стали после сего осматривать окрестные места и ненароком приблизились к оному Везенбергу Сего зрелища комтур и воины его устрашились безмерно. Сочтя, что их собираются воевать, кинулись к лошадям и немедля умчались прочь, оставив без боя замки Везенберг, Сыренск [24] и Тольсбург. После полудня двенадцатого мая никого из рыцарей или их воинов округ Наровы более никто не видел, я же оседлал лошадей и прямым ходом помчался сюда.
23
Но именно в таком виде она вошла в Никоновскую летопись.
24
Сыренск – он же Нейшлот.
– Видно, есть причина, Юрий Семенович, – понял Зверев.
– Да, и зело важная. Даниил Адашев ныне армию, мыслю, ужо собрал и ведет ее к Ивангороду по Великолукской дороге. Другого пути по суше туда нет. Однако же, Андрей Васильевич, коли он дойдет до Ругодива и увидит, что город сдан, иного ему не останется, кроме как войско распустить и делом своим воеводским заняться. Супротив указа боярин Адашев не пойдет.
– Это так, – согласился князь.
– Он твой друг, Андрей Васильевич. Уговори Даниила не с востока, а с запада Чудское озеро обойти. По ливонским землям. Глядишь, орден их от разорения попытается защитить, война всерьез завяжется. А то ведь дело к очередному перемирию идет. С Ругодивом ливонцы расстались и на том рядную грамоту подпишут. Но за новые, еще не захваченные города, мыслю, вступятся. Не могут не вступиться! Коли Юрьев нам отдать – это значит разом всего епископства лишиться. Что скажешь, сынок, попробуешь? Холопов я к Лукам Великим ужо послал, караулят. Как войско появится – мигом упредят.
– Попробую. – Андрей взял жену за руку, поцеловал ладошку: – Прости, родная моя. Боюсь, в княжество тебе придется возвращаться одной.
Воеводу Даниила Адашева они перехватили на марше. Боярин покачивался в седле в окружении знатных воинов, глядя под копыта и лишь изредка отмахиваясь от надоедливой мошкары.
– Здрав будь, Даниил Федорович! – громко окликнул его с обочины Зверев.
Адашев поднял голову, натянул поводья. Князь пнул пятками кобылку и, раздвигая воевод, подъехал ближе. Они обнялись. С князем Друцким брат царского писца всего лишь раскланялся, но Юрий Семенович, пользуясь моментом, смог втиснуться в строй вместе с десятком холопов.
– Поздравляю, друг мой, – пристроился князь стремя в стремя к Адашеву. – Вижу, сбылась твоя мечта. Рать немалую в поход ведешь. Чего ж не весел?
– Не судьба, Андрей Васильевич, – вздохнул воевода. – Мне ведь доблесть свою выказать хотелось, славы добыть. А как ее покажешь, коли руки связаны?
– Это как, Даниил Федорович? Поделись – может, подскажу чего. Одна голова хорошо, а две лучше.
– Чего тут подскажешь? Иоанн Васильевич повелел ругодивцев наказать примерно, дабы клятв впредь не нарушали, да и новую замиренную грамоту подписать. Поначалу даже сказывал, пушечным огнем лишь ответить, но реку не переходить. В первой грамоте, что в апреле отправлена была, так и отписал. Насилу я его уговорил. Разве одними ядрами недовольных усмиришь? Взять город надобно. Дозволил, людей ратных велел скликать, стрельцов и детей боярских.
– Вижу… – пригладил бородку Андрей. – Скажи, ты уже знаешь, что Ругодив захвачен ивангородцами? Не хочу быть дурным вестником.
– Опять? Гонца мы в пути встретили. Он поведал, что горожане ливонские отринули клятвы, от нас заперлись. Помощь к ним из Колываня будто подошла. Чуть опосля послов из Ругодива увидели, с целовальными грамотами. Потом новый гонец промчался, опять про победу над ливонцами сказывал. Не знаю, чему и верить. Русский это ныне город али нет? Придется воевать али токмо гарнизон поставить?
– Думать не надо, Даниил Федорович. На войне нужно действовать. И дабы не попасть в проруху – действовать, исходя из самых худших соображений. Ты должен действовать так, словно Ругодив захвачен врагом и его прикрывает от нас сильная ливонская армия. Коли так, то бить город в лоб, переправляться под огнем, высаживаться за рекой на вражеские копья дело неблагодарное. Кровавое. Зачем? Ведь можно безопасно ворваться в Ливонию через Печоры, пройти по западному берегу Чудского озера и разом отрезать Ругодив вместе с армией, подошедшей ему на помощь от остальной Ливонии, окружить, прижать к реке. Куда им будет деваться? Сдадутся как миленькие! Один решительный маневр – и победа в твоих руках, воевода!