Заговорщик
Шрифт:
Наконец Зверев сообразил: ратуша двухэтажная. Все же предназначена для работы разных служащих, помещений требуется много. У собора окна были выше и шли в один ряд посередине стены. Воеводы, кстати, успели сориентироваться быстрее и уже спешивались. Пахом соскочил почти одновременно с ним, перехватил повод. Андрей, повесив на луку бердыш, поторопился нагнать Даниила и Друцкого.
Почему-то князю казалось, что внутри должен быть развал, разруха, выломаны двери, летать обрывки бумаги – как это обычно показывают в фильмах про войну и освобожденные города.
– Похоже, сегодня все решили прогулять, – усмехнулся Андрей.
Коридор вывел их в большой кабинет, напоминающий миниатюрный судебный зал: стены, потолок, пол были обшиты темно-темно-красными досками. Напротив, перед дверьми, стоял массивный стол такого же цвета, за ним – одно кресло высокое и четыре – поменьше. Еще два приткнулись у стены. Слева и справа от входа тянулись скамейки.
Уже знакомый бюргер с золотой медалью никак не мог расстаться с центральным креслом. Он шевелил губами, морщился, краснел, как от натуги, наконец все же встал и поклонился:
– Милости просим, бояре. Как видите, город сдержал свое обещание и открыл ворота. Ныне же вечером для вас будет дан пир знатными жителями Дерпта. Сегодня на площади они первыми принесут присягу на верность государю московскому Иоанну, прилюдно поклянутся в том на библии. Я велел приготовить все к полудню. Завтра присягнут остальные. Бюргеры – на площади, для черни же мы поставим столы с Писанием на улице и назначим писарей, кои запишут имена.
– Молодец, – похвалил ливонца Даниил Адашев. – Служи государю и впредь с тем же прилежанием, и ты станешь достойным и уважаемым человеком, не обойденным его милостями.
Бояре разбрелись по комнате, осматриваясь. Андрей заинтересовался окнами с витражами из мелких цветных стеклышек, князь Друцкий принялся ворошить свитки на столе, просматривая их один за другим.
– Члены городского совета не станут присягать, воевода, поскольку совершили сие деяние вчера, – кашлянув пояснил бюргер. – Теперь… Теперь же я должен передать вам ключи от городской казны.
– Ого! – внезапно расхохотался князь Друцкий. – Бояре, оказывается нынешней весной в Ливонии свершилось чудо! А мы и не заметили.
– Какое чудо, Юрий Семенович? – заинтересовались сразу все.
– Во всей Ливонии не выросла трава.
– Нет… Что ты, княже… Все ведь видели… – послышались смешки.
– Как же видели? Вот, слушайте. Приказ магистра Фирстенберга об исполнении ордена. «Ввиду опасности завоевания русского наших пределов приказываю всем городам выставить свои тысячи числом не менее половины от записанного гарнизона, кавалерам и рыцарям всякого звания выйти полною силою, иным честным людям в меру своего разумения ополчаться и выступить полкам всем к Дерпту, едва только на земле покажется первая трава». Судя по тому, сколько немецких витязей встретили мы на своем пути, трава нынешней весной не взошла в Ливонии нигде.
На этот раз бояре ответили князю дружным
– Чего тебе? – улыбнулся ему Зверев.
– Андрей Васильевич, княже…
– Да, я это, я. О чем просишь?
– Батюшка… Батюшка твой… боярин Василий… Лисьин. Убили его нынешней зимой у Кальмиукского шляха.
– Что-о?! – Андрей ощутил в руках, как трещит разрываемый кафтан, и тут на нем повисли сразу несколько бояр:
– Княже… Княже… Он же не виноват… Успокойся… Княже…
Зверев, пытаясь стряхнуть эту тяжесть, несколько раз дернулся из стороны в сторону, закрыл глаза.
Боярин Лисьин. Отец князя Сакульского. Тот, кто повел его в первый поход, с кем он взял первый замок. Кто дал ему первых друзей и нашел для него любимую жену. Тот, кто совсем недавно признался, что гордится им.
Самым страшным было то, что Андрей никак не мог вспомнить его лица.
– Пустите! Я спокоен! Д спокоен, как мороженый мамонт! Пахом, коня!
Хватка ослабла, хотя воеводы все еще не отпускали его рук и плеч.
– Андрей Васильевич, – подступил боярин Адашев. – Нам всем жаль. Нам очень жаль твоего отца, он был славный воин и добрый человек. Но не нужно так убиваться. Он сейчас в лучшем царствии, он заслужил.
– Я не убиваюсь, боярин! – огрызнулся Зверев. – Я убивать буду! Я всю эту Османию с навозом перемешаю, я ее в пепел изведу! Да пустите же, наконец! Я ныне же еду к царю. Пусть даст мне воинов, и к весне я все это отродье татарское под корень изведу! Всех в землю закопаю! А не даст – сам, по одному ублюдков вырежу! Да отпустите же вы!
– Андрей Васильевич, дозволь слово молвить, – тихо попросил князь Друцкий. – Вот тут грамотка об исполчении ордена. Важный документ, государю о нем знать очень надобно. Хороший повод, чтобы дойти до Иоанна Васильевича, коли вдруг кто препятствовать попытается. Возьми…
Пальцы бояр наконец-то ослабли. Андрей перевел дыхание, забрал свиток:
– Спасибо, Юрий Семенович. Простите, бояре, коли что не так. Прощайте.
Он вырвался из комнаты совета, пробежал по коридору, выскочил на улицу. В сторону шарахнулся холоп с напрочь оторванным воротом. Из шва торчали комья ваты.
– Чего бегаешь, несчастный? – кивнул ему Зверев. – По коням. Как это случилось?
– Прости, княже, не ведаю. Ольга Юрьевна меня послала. Только то и знаю, что нет его более.
Наверное, Андрей в первый день загнал бы всех коней – но Пахом не дал, заставляя переходить на шаг, когда со скакунов начинала падать пена, переседлываться, а сразу за Печорами – просто напоил его вином до полубесчувственного состояния. Только это скакунов и спасло. Наутро князь несколько пришел в себя и стал понимать, что лошади – не мотоцикл, они устают и даже умирают. Не пожалеешь коня – дальше пойдешь пешком. И путешествовать быстрее от этого не получится.