Заговорщик
Шрифт:
Первая же пятерка рабочих тем временем несла из-за крепости новую тележку.
– Мы тут в лед не вмерзнем, мужики? – поинтересовался у них князь. – Долго вам пятнадцать стругов к Дону переправлять?
– За шесть дней управимся, боярин, – ответил один. – А там как Бог даст. Мороза не случится, так и не вмерзнете.
– Будем надеяться на удачу, Даниил Федорович, – повернулся к спутнику Андрей. – Раз так сложилось, боярин, я пойду за стругами на ту сторону, прослежу, чтобы не случилось чего. А ты с этой стороны следи…
Шагая вслед за ползущим
– Это Дон? – не понял Андрей.
– Нет, боярин, – ответил ближний работяга. – Сие река Червленая, левостороння. В Дон она токмо через сорок верст впадает. Дня два вам на веслах плыть, коли лед не встанет. На Дону до ледостава еще с половину месяца пройдет. Коли до него успеете, то и в море этой осенью попадете. А не получится, так уж до весны сядете, ничего не поделать.
После такого пожелания сидеть шесть суток на струге, наблюдая, как вокруг потихоньку нарастает и утолщается лед, было довольно неприятно. Однако, когда караван уже в начале декабря двинулся дальше, оказалось, что лед в два пальца толщиной – стругу не помеха. Нужно было сперва кораблик немного раскачать, потом пробить перед ним веслом небольшую прорубь, слегка разогнаться – и тонкая прозрачная корка с треском разлеталась, почти не задерживая движение. Правда, за первый день острая кромка льда «проела» киль первой лодки на глубину в половину ладони.
Поев всухомятку и отоспавшись на стругах, новым утром путники двинулись дальше, следуя изгибам Червленой. Делом это оказалось непростым – потому как носом суда ломали лед легко, а вот когда поворачивали, наваливались на него бортом – становилось трудно. Приходилось опять браться за весла и колоть, колоть, колоть. В итоге от темна и до темна общими усилиями удалось одолеть от силы верст десять реки, и опять заночевать на воде. Поутру же…
Поутру, едва солнце наполнило степь холодным светом, Пахом заметил на горизонте темную колышущуюся полосу. Что это могло означать, никому пояснять не требовалось – люди бывалые.
– Пищали к себе! – закричал Андрей, встав на ноги и оглядывая лодки. – Фитили запалить, пороху на полки подсыпать. Бердыши готовьте, сабли проверьте, чтобы не залипли и не путались! У кого броня под рукой, надевайте немедля!
Где лежал, дожидаясь нужного часа, его бахтерец – Зверев не представлял даже примерно. Где саадак – тоже. Даже пищалей на лодке служилых людей, словно в насмешку, не оказалось.
Все, чем располагал Андрей Васильевич – это сабля, косарь и командирский голос:
– Не торопиться! Без команды не стрелять! Не бойтесь, ребята, лед тонкий, им до нас так просто не дойти.
Татарская конница тоже заметила в степи темное пятно, повернула к реке. В разъезде
Конница зашла с востока, помчалась вдоль берега. Низкие брюхатые кони, пики с волосяными кисточками, лохматые треухи на головах, овчинные тулупы перепоясаны широкими кожаными ремнями. Правда, лица у всех светлые, славянские… Как у казанских татар. Почти все бородаты… Но ведь и татары редко когда бреются…
– Не стрелять! – еще раз предупредил Зверев. – Без команды не стрелять, ребята!
Его голос привлек внимание. Один из всадников – в шубе вместо тулупа и суконной пилотке с пером вместо шапки – натянул поводья, свернул ближе и остановился на самом берегу:
– Кто такие и куда путь держите?!
– Царские посланники! – ответил Адашев. – Ищем казачьего атамана Саразмана Рваное Ухо! Гостинцы ему и воинам его из Москвы привезли.
– Нечто правду глаголите? Православные? А ну, перекрестись!
Все путники, включая Андрея, осенили себя знамением, достали и поцеловали нательные кресты. Правда, князь оказался единственным, кто забыл при этом обнажить голову.
– А ты чего шапку не скинул, боярин? – тут же заметил ошибку всадник.
– Наш род ни перед кем ее не снимает, – презрительно сплюнул Зверев. – Так знаешь ты атамана казачьего, али зазря языком помолоть прискакал?
– Так то ж я и есть! – широко осклабился всадник.
– А ухо почему не драное?
– Заросло! – рявкнул казак, и ближайшие его соседи радостно захохотали.
– Веселишься? Лучше бы со стругами помог. Не то тут подарки бросим.
– Не боись, православные! – Казак огрел скакуна плетью, и тот завертелся на месте. – До острога всего верст десять осталось. Сейчас веревки привезем, подсобим.
Обе сотни, словно ведомые одним общим разумом, разом сорвались с места и умчались вдоль русла на запад. Пока холопы, потушив фитили, обкалывали лед, три десятка казаков успели вернуться, забросили на первый струг четыре веревки, а когда путники закрепили их на носу, разбились на отряды и потянули лодку вперед. Захрустел лед. Судно, раскачиваясь с боку на бок и с носа на корму, все быстрее и быстрее побежало вперед, оставляя за собой очищенный ото льда фарватер. По нему легко заскользили и остальные струги.
Через четыре часа все они, вытащенные на берег, стояли ровным полукругом под стенами казачьего острога: тоже земляного, но поверху обнесенного прочным тыном с бойницами и усиленного всего двумя башнями. В огороженном пространстве казаки споро выставили четыре большие юрты, внутри тут же запалили костры, притащили казаны, занялись варевом. Зверев их понимал: внутри укрепления было тесно, каждая пядь свободного пространства на счету, все места распределены. Если есть возможность – то почему бы не выселить гостей наружу?