Загробные миры
Шрифт:
Что ж, похоже, убийца не слишком осторожничал. Скорее всего, здесь есть улика, о которой я могу рассказать своему знакомому фэбээровцу, нечто, закопанное прямо в саду. Пока я размышляла, мои легкие наполнились воздухом, отдающим ржавым запахом смерти. И как я раньше ничего не чувствовала? То, что он сделал, можно унюхать.
Затем до меня дошло, что в комнате стало совсем тихо. Убийца не сопел.
Я уставилась на кровать.
Он проснулся, приподняв голову над подушкой. Он был почти полностью лысым… только редкий белый пух тускло поблескивал в свете уличных фонарей.
Вероятно, он не видел маленьких девочек. Но что, если он был способен чувствовать своих жертв? А вдруг они, в свою очередь, тоже сейчас смотрят на него, впитывают его воспоминания, нуждаются в нем?
Видимо, такие мгновенья и делали его счастливым?
– Да провались оно все пропадом, – сказала я. – Хватит с меня – уже чересчур. – Я не могла с этим жить. Не только из-за Минди… теперь мне самой стало нужно, чтобы восторжествовала справедливость.
Я убралась восвояси, в гневе уничтожив дверь, будто папиросную бумагу, стены и мебель послушно расплывались и меняли очертания. Я протаранила дом и спустя десять минут оказалась на заднем дворе.
Когда я покинула пределы его собственности, я позволила себе провалиться сквозь землю и мигом погрузилась в реку Вайтарну. Поток был бурным и безудержным, таким же разгневанным, как и я. Течение уносило обрывки утраченных воспоминаний – теперь они уподобились брызгам на коже.
Я собиралась дать полиции достаточно доказательств, чтобы арестовать убийцу, требовалось только выяснить, как это сделать. А если это не сработает, я позову Яму или того, кто согласится. В любом случае, я не сдамся и собственноручно покончу с убийцей и порву его душу в клочья.
Глава 23
Дарси и Имоджен вкушали город.
Они не спешили с заказом лапши и сперва выполняли дневную норму редактирования. Кроме того, на кулинарном блоге уверяли, что после полуночи китайская лапша лучше на вкус (это было правдой.) Они объедались сырой камбалой, замаринованной в лайме и соке красных апельсинов, в ресторанчике южноамериканской кухни возле квартиры Имоджен. Покупали загадочные деликатесы, завернутые в листья лотоса, и поглощали клейкое содержимое не моргнув глазом. Однажды они прождали целый час ради навороченных молочных коктейлей, потому что их требовала удушающая вечерняя жара.
Зачастую после таких пиршеств от бюджета Ниши оставались рожки да ножки.
Когда Дарси вела себя разумно, они посещали художественные галереи. Имоджен работала в одной из них в свой первый год в Нью-Йорке. Она знала многих художников и самое главное – сплетни.
Но больше всего Дарси нравилось писать вместе со своей подругой. Ей никогда прежде не выпадало столь трудоемкого задания. Она разбиралась с предложениями, которые настрочила в бытность наивной старшеклассницей. Казалось, из текста буквально выпирает все ее невежество, как на ее подростковых фотографиях.
Но писать вместе с Имоджен было почему-то очень легко. Дарси не чувствовала никакого напряжения, наоборот, она ощущала себя совершенно естественно, как рыба в воде. В основном, сочинительство происходило в ее кабинете – в
Акт совместного творчества делал все совершенно иным, отличавшимся, как реальность от открытки, как дешевые наушники от живой музыки в переполненном зале, как пасмурный день от полного затмения.
Имоджен изменила все.
– Как называется это, ну, где… – пробормотала Дарси и притихла.
– Нужна точная информация, – бросила Имоджен, не отрываясь от экрана; ее пальцы по-прежнему порхали по клавиатуре.
– Когда заложницы влюбляются. В плохих парней.
– Какой-то синдром. Он рифмуется.
– Стокгольмский синдром! – воскликнула Дарси, ликуя, будто кошка, выплюнувшая перо.
Правка может быть огромной и философской, когда из-за единственной фразы приходится коренным образом изменить взгляд на то, что рассказывалось в истории.
А порой Дарси казалось, что она разгадывает необъятный кроссворд, причем буквы неожиданно занимают свои места, и тогда все становится понятным.
– Верно, – Имоджен еще печатала. Она никогда не останавливалась, даже в те дни, когда уверяла, что написала лишь десяток приличных предложений. Каждая мысль из ее мозга попадала прямиком на экран, хотя бы только для того, чтобы ее удалили мгновением позже. Клавиша «Удалить» в ноутбуке Имоджен побледнела, стерлась посередине, будто каменное крыльцо в монастыре.
Зато Дарси скорее глазела на монитор, чем заполняла его. Она сперва продумывала абзацы, затем проговаривала их вслух, изображая мимически, и, наконец, приступала к ударам по клавишам. Ее руки будто пытались помочь ее мыслям, а выражение лица зеркально отображало эмоции персонажей. Дарси закрывала глаза, когда театр в ее голове заполняли декорации и герои или когда она искала недостающее слово.
– Солнце встает, – произнесла Имоджен и закрыла ноутбук.
Дарси продолжала печатать, желая закончить главу, где появляется Джейми – лучшая подруга Лиззи. Нэн просила сделать сцены с Джейми длиннее, чтобы укрепить Лиззи в реальном мире. Но Дарси устала, и ее взгляд переместился за окно.
Сотрудники службы доставки разгружали пластиковые ящики с рыбой из грохочущего грузовика, а небо постепенно светлело. Имоджен, верная себе, никогда не писала после восхода солнца, что с ног на голову перевернуло режим Дарси. Она до сих пор поражалась драматизму розовеющей зари, а также скорости, с которой на улицы Китайского квартала возвращалась деловитость.
Имоджен заваривала чай. Теперь, после того, как они три недели работали над книгами вместе, ели вместе, да и все остальное делали вместе, чаепитие превратилось в ритуал. Дарси следовало бы закрыть ноутбук либо написать пост для своего пыльного, продуваемого ветрами «Тамблера». Но пока Имоджен находилась на кухне, у Дарси возник повод для другого ритуала.