Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Даллин Александр

Важной фигурой в отношениях между Геббельсом и Розенбергом был Эберхард Тауберт, глава восточного отдела имперского министерства народного просвещения и пропаганды. Будучи посредственностью, умевшей лишь заискивать перед Геббельсом и очернять его многочисленных врагов, на Лейпцигском процессе Тауберт сыграл ключевую роль в сборе «доказательств» в пользу того, что поджог Рейхстага был совершен нацистами. Несколько лет спустя он принял участие в «нацификации» немецкого образования в России, активно помогая изгнать некоторых ведущих ненацистских историков. Теперь он занял позицию против Розенберга и его сторонников, с некоторыми из которых

ему уже доводилось мериться силами.

С начала апреля 1941 г. Тауберт был занят расширением своего и без того внушительного штата. К «восточному отделу» министерства пропаганды и Антикоминтерну он добавил «Винету» – таково было кодовое обозначение нового офиса, который занимался подготовкой радиотрансляций, плакатов, листовок, фильмов и записей для Востока. Его работники, практически заключенные под арест во избежание утечек в последние недели перед наступлением, тщательно готовились к действию.

Глава 3

Политические цели и национальный вопрос

Кремль и народ

Строя планы будущего России, нацистская Германия с самого начала отмела традиционную концепцию «ограниченной войны». Признаки ограниченной войны, подразумевавшие приобретение определенной территории или увеличение власти и авторитета за счет проигравшего – однако признание противника законным членом международного сообщества без попыток изменить политические, социальные и идеологические основы вражеского государства, – явно отсутствовали в намерениях Германии. Многие помощники Гитлера неоднократно подчеркивали, что если бы он хотел добиться «ограниченных» уступок, он мог бы добиться их от Москвы, не прибегая к войне.

Самой очевидной политической целью было искоренение советской власти немецкими войсками. Устранение большевизма как поддерживаемой государством воинствующей идеологии было единственной целью, в отношении которой ненацистские генералы, дипломаты и должностные лица были солидарны с нацистами.

После насильственного устранения советского режима и его идеологии перед Берлином встал бы выбор: воззвать к советскому народу, попытаться убедить его присоединиться к европейскому «содружеству наций», стать партнерами нового порядка или предоставить ему самому определить свою судьбу после свержения большевизма; либо пойти войной не только против Кремля, но и против народа.

Было очевидно, что в нацистском мировоззрении Россия и большевизм являлись органически родственными явлениями. Более того, Гитлер и его последователи отрицали наличие у российского народа способностей к «созданию государства» и стремления к прогрессу. Кроме того, учитывая стремление Германии стать постоянным хозяином Востока и заполучить пространство для расселения и расширения, Гитлер так или иначе предпочел бы войну против и режима, и людей: на Германию было возложено спасение европейской культуры от российского государства и его «большевистского» населения.

Одной постоянной в нацистском мышлении был страх перед «русским колоссом». По официальному мнению Берлина, даже под немецким контролем территория России в Европе была огромным блоком, который когда-нибудь мог бы снова представлять угрозу для рейха. Следовательно, Гитлер решил, что необходимо не только заняться радикальной социальной хирургией, ликвидировать зародыши большевизма и сделать невозможным возрождение сильного восточного соседа рейха, но и «умиротворить Восток»,

внедряя элементы раздора в то, что когда-то было СССР. «Советский пирог» должен был быть разрезан на столько ломтиков, на сколько возможно. Мало того что территория должна была быть разделена на отдельные административные единицы, но также должны были систематически поощряться дальнейшие разделения – особенно по национальным, социальным и религиозным признакам. Многочисленные единицы должны были быть изолированы друг от друга, чтобы предотвратить возникновение мощи в будущем – и позволить немецкому народу наживаться на ресурсах Востока.

После начала вторжения Гитлер продолжал развивать эту идею. Его целью было «лишить [восточные народы] любой формы государственной организации и, как следствие, свести их культурный уровень к минимуму. Наш главный принцип должен состоять в том, чтобы у этих людей было лишь одно оправдание факта их существования – быть экономически полезными для нас». Фюрер поразительно четко изложил элементы деления, которые он хотел бы поддерживать: «Наша политика на обширных российских территориях должна заключаться в поощрении любого рода разногласий и расколов». Основополагающая концепция в формулировке немецкого чиновника три года спустя сводилась к следующему: «Максимально возможный раздор в восточной области сводит ее мощь на нет и способствует продвижению интересов Германии».

Настаивая на распылении Востока в будущем, под немецким правлением, Гитлер, как это ни парадоксально, отказывался использовать существовавшие в советском обществе многочисленные расколы между властью и народом. Он решительно отказался предложить советскому населению какую-либо перспективу будущего самоуправления или политической организации. Союз – даже тактический – с восточными народами был чем-то немыслимым в концептуальных рамках его мировоззрения.

Розенберг и национальный вопрос

«Разве вы не заметили, что немцы, которые долгое время жили в России, уже никогда не могут снова стать немцами? – спрашивал Гитлер. – Огромные пространства очаровали их. В конце концов, Розенберг неистовствует против русских только потому, что они не позволяют ему быть одним из них».

Несмотря на то что это была весьма упрощенная интерпретация, Гитлер очень точно уловил важную черту человека, которого он выбрал на роль формального правителя оккупированного Востока. Таковым был один из парадоксов немецкой Ostpolitik – взгляды Розенберга сильно разнились со взглядами его фюрера. Не то чтобы как национал-социалист Розенберг был «хуже», чем Гитлер. Но в отличие от грубого негативизма, который Гитлер питал к народам Советского Союза, Розенберг придерживался более утонченной и мягкой «концепции», которая была более политически ориентированной, нежели беспорядочное применение германской силы, за которое ратовал Гитлер.

Они сходились во мнении, что «о воссоздании национальной Великой России в старом смысле не может быть и речи». Но, в отличие от своего вождя, Розенберг отказывался считать весь Восток однородной массой низших существ.

«Мы должны перестать делать акцент на так называемом «восточном духе»… – писал он в своем знаменитом «Мифе XX века». – Многие немецкие национал-социалисты придерживаются этой точки зрения, не имея при этом более полного понимания этого самого восточного духа. Но весь Восток многообразен».