Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Даллин Александр

Смешать все «восточные» народы – россиян и украинцев, калмыков и эстонцев, грузин и татар – в одну обобщенную категорию значило бы свести на нет все организованные усилия по отношению к внешней политике Германии. Для Розенберга врагами были не народы Советского Союза в целом, а только великороссы. Определяя «Московское государство» как ядро и символ «русско-монгольской отсталости», он подчеркивал необходимость четкого разделения между великороссами и прочими национальностями СССР. Не ожидая возрождения России, уже в 1927 г. Розенберг советовал: «Усилия Германии в восточном вопросе должны быть обращены в другом направлении: необходимо брать во внимание развитые сепаратистские движения на Украине и на Кавказе».

Предпосылки концепции Розенберга следует искать в революции 1917 г. К тому времени Российская империя поглотила – войнами, договорами и завоеваниями – обширные территории, населенные народами, этнически отличными от великороссов. Некоторые из них (украинцы

и белорусы) были славянами, тесно связанными с великороссами культурой, религией и обычаями, но обладали и гордились своими собственными языками и традициями. У других народов не было почти ничего общего с русскими, когда они стали субъектами их государства. С течением времени представители этих национальностей переняли значительную часть русской культуры, и многие из них стали считать себя русскими в более широком смысле этого слова. С другой стороны, царская политика национального угнетения и принудительной русификации, а также общий подъем национального самосознания – в каком-то смысле схожий с тем, который происходил в других местах в Восточной Европе, – привели некоторых из их членов к политической оппозиции российскому режиму. Эти две тенденции варьировались по величине и глубине от региона к региону. Если к 1917 г. поляки и финны были самодостаточными нациями, которые успешно противостояли русификации, многие другие этнические группы не имели достаточного уровня осознания «отличности», на котором могли бы основываться требования отдельной государственности. Хотя притязания нерусских национальностей в значительной степени способствовали развалу администрации после свержения царя, подавляющее большинство национальных представителей – за исключением финнов и поляков – требовало самоуправления или внутренней автономии, а не полной независимости. Только хаос, последовавший за захватом власти большевиками, вызвал распад империи, в результате которой антибольшевизм в некоторых районах принял антироссийские оттенки и, порой поддерживаемый иностранными державами, порождал недолговечные национальные правительства, которые провозглашали о своей суверенной независимости.

В скором времени большевики начали взывать ко всем группам меньшинств – как национальных, так и социальных, – чья поддержка в революции могла помочь ослабить режим. В 1917 г. они стремились продвигать лозунг «национального самоопределения», чтобы использовать нерасторопность демократического Временного правительства в удовлетворении потребностей нерусских национальностей против него. После захвата власти советское правительство сначала признало право на национальное самоопределение, но в то же время стремилось установить советские порядки в каждом национальном регионе. К 1918 г. оно отняло если не право, то по крайней мере целесообразность отделения. В обмен на отказ от отделения от советского государства оно обещало каждому нерусскому народу режим, который был бы «национальным по форме, социалистическим по содержанию». Если и в теории, и в практике требования советского государства и «мировой революции» строго ограничивали сферу политической автономии в национальных областях, формальная структура государства после 1924 г. представляла собой федерацию национальных республик и автономных областей, где каждая национальность обладала формами самоуправления и некоторыми теоретическими правами; и по крайней мере в 1920-х гг. советское правительство способствовало развитию национальных языков, историй и культур.

Было много разговоров о том, какое же влияние советская политика оказывала на политическое сознание в национальных областях. Некоторые важные жалобы (касательно образования, языка, прессы) были удовлетворены в достаточной степени, чтобы свести на нет сепаратизм 1918–1920 гг. Растущее количество связей внутри населения как следствие переселения и урбанизации, эмиграция, смерть и арест многих наиболее экстремистских националистических лидеров, а также появление нового поколения воспитанных в Советском Союзе мужчин и женщин способствовали усилению ощущения сплоченности в обществе – сплоченности, сводившей национальную напряженность к «всероссийскому» или «всесоюзному» патриотизму. Однако в то же время этот рост качества образования и количества связей породил субъективное осознание различий, особенно среди представителей нерусской интеллигенции. Более того, коллективизация, репрессии и введение тотального контроля, помимо множества великороссов, коснулись и миллионов нерусских, поэтому к концу 30-х гг. самые проницательные или подозрительные уже могли разглядеть зачатки русского шовинизма в советской политике, в самом деле отошедшей от национального эгалитаризма прошлых лет. Будучи не самой острой проблемой, для советской власти национальный вопрос все же по-прежнему оставался источником проблем, которыми другая держава, намеренная захватить СССР, могла воспользоваться в своих целях.

Подобно тому как Розенберг и Гитлер отвергали проведение политической войны, в которой все советское население стало бы целью, они также были

солидарны в отношении отказа от самоопределения в национальном вопросе. Разница в планах Розенберга и Гитлера состояла не в необходимости принятия Германией решений и контроля над Востоком, а в политическом будущем этого региона. Гитлер рассматривал составные элементы Советского Союза как более или менее равноправные группы. Для него создание административных единиц, основанных на национальных территориях, было механизмом, предназначенным для облегчения немецкого контроля, но лишенным непосредственного политического значения; у него не было никаких планов по поддержке новых национальных движений на Востоке, и он был не прочь поделить любую национальную область на более мелкие части. Администрации разных областей различались лишь внешне, но все служили одной цели – полный немецкий контроль. Розенберг же видел качественные различия между народами Востока, приписывая великороссам что-то вроде первородного греха и предусматривая в своих политических планах поддержку нерусских национальностей в борьбе против «Московии».

Дифференцированная политика Розенберга в отношении восточных национальностей нашла выражение в плане создания санитарного кордона против великороссов, состоявшего из Украины, Белоруссии, стран Прибалтики, Кавказа и Центральной Азии, – у всех у них имелось то или иное местное самоуправление, но все они зависели от рейха.

Это была еще одна причина политической изоляции Розенберга. Из-за своей теории он вступил в конфликт с традиционными нацистами, чьей единственной целью было колонизировать и эксплуатировать весь Восток. С другой стороны, его избирательная схема настроила против него те элементы в Берлине, которые выступали за партнерство со всем советским населением, как с русскими, так и с нерусскими.

Разрезание пирога

Несмотря на свою неприязнь к Розенбергу, Гитлер, похоже, поначалу не видел разницы между их точками зрения. После прихода к власти Гитлер попытался «навести мосты», заявив, что нацистская цель на Востоке должна была представлять собой союз Германии с «Украиной, Поволжьем и Грузией. Союз, но не равноправный; это будет союз вассальных государств, без армии, без отдельной политики, без отдельной экономики». Только с течением времени их разногласия стали более четко выраженными и приобрели практическое значение. События 1938–1940 гг., такие как создание «протектората» в Богемии (Чехии) – Моравии, «генерал-губернаторства» в Польше и марионеточных правительств в Словакии и Норвегии, судя по всему, усиливали пристрастие Гитлера к зависимым государствам. Поэтому в ходе первого обсуждения планов вторжения и предполагаемого разделения СССР летом 1940 г. Гитлер сразу наметил четыре области, которые были бы в непосредственной близости от наступающих войск: «Украина, страны Прибалтики, Белоруссия, Финляндия».

Упоминание Финляндии было связано с желанием Гитлера вознаградить ее за участие в предстоящей кампании, отдав ей часть территории России. Остальные три единицы, упомянутые фюрером, являлись «логическими» подразделениями, совпадавшими с этническими и административными образованиями в СССР.

Через неделю выяснилось, какую степень независимости он собирался им предоставить. Гальдер обобщил тайное обращение Гитлера от 31 июля 1940 г. следующим образом: «В конечном счете Украина, Белоруссия, страны Прибалтики отходят нам. Финляндия расширяется в сторону Белого моря». На этом планы Гитлера относительно будущего территориального устройства в 1940 г. заканчивались.

Вопрос о будущей политической организации снова начал обсуждаться лишь в марте 1941 г., когда военные приготовления к нападению продолжались уже в течение нескольких месяцев. Несмотря на то что Гитлер все еще думал о марионеточных правительствах, теперь его планы были нацелены на установление прямого и полного немецкого контроля под руководством рейхскомиссаров, управляющих новыми сатрапиями. Можно предположить, что смещение акцента от создания новых государств, хоть и фиктивно суверенных, к зависимости от Германии было вызвано его нараставшим «головокружением от успеха». В 30-х гг. он действовал в рамках европейской системы власти, осознавая конкурирующие и уравновешивающие сочетания государств, в которых Украина или Прибалтика, зависевшие от рейха, но формально независимые, могли бы стать эффективным противовесом польской, советской или французской дипломатии; к 1941 же г. Гитлер решил, что Германия должна являться единоличным хозяином континента; ему больше не приходилось считаться с Западом как с конкурентом. Отныне он сам был себе закон.

В начале апреля военная цель была определена как достижение линии Архангельск – Астрахань («А – А»); политически (как выразился Гитлер спустя несколько месяцев) «мы должны позаботиться о том, чтобы не допустить возрождения военной мощи по эту сторону Урала». В рамках желанного советского пространства он теперь говорил о странах Прибалтики, Белоруссии и Украине как о «протекторатах». Его цели, поддержки которых он ожидал от Розенберга, кратко можно было выразить так: «Сокрушить вооруженные силы, развалить государство».