Закаспий
Шрифт:
– Даем вам последнее слово, Полторацкий. Вы обвиняетесь в узурпаторстве, в присвоении власти, в рас праве над временным комиссаром Закаспия Георгием Доррером... Суд помилует вас лишь в том случае, если перейдете к нам, примите нашу программу действий и будете бороться против Советской власти.
– Какие громкие и какие жалкие слова!
– Полторацкий усмехнулся.
– Это все, что вы хотели сказать?
– Да, все...
– Суд выносит обвиняемому комиссару Полторацкому смертный приговор. Кто за это решение - прошу поднять руки.
Подняли все.
– Уведите, - распорядился Фунтиков.
На этот раз его повели не в глухую одиночку камеры, а в железнодорожный
– Отсюда уведут на расстрел. Вероятно, ночью, чтобы никто не видел. Ночью пустят пулю в лоб, и никто - ни Колесов, ни другие товарищи и друзья - никогда не узнают, где я был расстрелян. Уйти из жизни, не попрощавшись ни с кем - как это жестоко... Надо сообщить о себе. Сообщить немедля!» Мысль эта словно оглушила его и разлилась теплой кровью по сердцу, - он вспомнил, что враги по чистой случайности забыли вытащить из его кармана блокнот. Полторацкий быстро достал его и жадно посмотрел на зарешеченное окно, через которое проникали последние лучи вечернего солнца. «Надо быстрее - через пять... десять минут станет темно, и вслепую не напишешь!» Он сел на солому, положил блокнот на колено и стал быстро писать:
«Товарищи рабочие, я приговорен военным штабом к расстрелу. Через несколько часов меня уже не станет, меня расстреляют...» Он писал, сомкнув губы, и все время бросал взгляд на окно, сознавая, как быстро угасает день и подбирается ночь... «Никогда в истории не обманывали так ловко и нагло рабочий класс. Не имея сил разбить рабочий класс в открытом и честном бою, враги рабочего класса стараются приобщить к этому делу самих же рабочих. Вам говорят, что они борются с отдельными личностями, а не с Советами. Наглая ложь! Не верьте, вас преступно обманывают. Наружу вылезли все подонки общества..." Луч солнца скользнул по потолку вагона и наступил полумрак. Полторацкий удрученно вздохнул. «Надо же, село солнце... закатилось». Он прошелся по вагону, шурша соломой, и привлек внимание часового:
– Эй ты, арестант, а ну-ка, сядь!
– послышался недовольный голос.
Комиссар подставил ящик, залез на него и, взявшись за решетку, попросил:
– Слушай, парень, сослужи последнюю службу. Дай спички - свечу зажгу, а то в темноте сидеть невозможно.
Часовой помолчал немного, видно, задумался - дать или не надо, и бросил вверх коробок:
– На, держи! Только, смотри, вагон не запали - сгоришь. Лучше уж от пули - от нее смерть легче.
Полторацкий зажег свечу - вагон осветился тусклым светом, но писать можно. Вновь он сел на солому и торопливо продолжил свое письмо:
«Товарищи рабочие! Пока оружие в ваших руках, вы - сила. В ваших руках аппарат передвижения, в ваших руках вся жизнь города, и вам только лишь необходимо сознание и организованность. Не давайте себя в руки контрреволюции, ибо тогда будет слишком трудно, и опять потребуется много жертв. Берите пример с оренбуржцев - они уже два месяца бастуют, не давая ни одного паровоза, ни одного человека для преступного кошмарного дела. Смело, дружными рядами вставайте на защиту Красного знамени! Дайте решительный отпор наемникам империализма! Заклеймите всех, губящих революцию!.. Ну, товарищи, кажется, все, что нужно сказать, я сказал. Надеясь на вас, я спокойно и навсегда ухожу от вас, да не сам, меня уводят.
Приговоренный к расстрелу П. Полторацкий - типографский рабочий».
Дописав письмо,
Боевики пришли за ним примерно через час - во втором часу ночи. Загремел засов, распахнулись двери.
– Выходи, комиссар, пойдем прогуляемся!
– нагло, с циничной усмешкой крикнул Герман.
– Слезай, слезай, чего там, - поторапливая, потянул Полторацкого за руку Макака.
– Спать, небось, лег, сердечный. Пойдем, на том свете отоспишься... Тут и друга для тебя мы сыскали - вдвоем не скучно будет. К тому же - чекист охранять твой сон будет.
Полторацкого поставили рядом с Каллениченко, толкнули сзади прикладами:
– Айда, родимые!
С боевиками вместе, позади комиссара и председателя Мервской ЧК, шагали полковник Наибов и граф Доррер. Шли по шпалам, через мост, на окраину, к печам кирпичного завода. Остановив приговоренных у канавы, отошли шагов на десять.
– Ну, комиссар, не поминай меня на том свете лихом, - сказал с деланной скорбью Доррер.
– Кровь оплачивается кровью. Ты расстрелял моего брата, я расстреливаю тебя, - все логично.
– Врешь, подонок!
– громко выкрикнул Полторацкий.
– Твой брат расстрелян революционным трибуналом как злейший враг пролетарской революции. И я погибаю не за паршивого графа, жизнь которого не стоит и плевка. Я погибаю за революцию! Да здравствует Советская власть!..
Грянул залп - гулко и протяжно раскатилось в пустынной ночи эхо.
II
Вечером 22 июля, после восьмичасового переезда, главарь эсеровских банд возвратился в Асхабад. Мрачный после совершенного злодейства и выпитой самогонки, он закрылся в своем председательском кабинете, вызвав к себе коменданта города Худоложкина.
– Как себя чувствуют наши пленники - не подохли в подвале?
– Ну что вы, Федор Андрианыч, они там как в музее.
– Причем тут музей?
– А притом, что доступ к ним в подвал открыт для всех. Люди приходят - смотрят на них, как на диковинку. Батюшку Тимофея впустили к комиссарам, так он, как старый кочет, налетел на Житникова - ногами принялся топтать, все лицо комиссару исцарапал. Кое-как оттащили. Теперь его в подвал часовые не пускают, но он приноровился - подойдет к разбитому окну и начинает плевать в комиссаров.
– У батюшки злость святая, - Фунтиков ухмыльнулся.
– От бога злость. Кормили хоть комиссаров, пока меня не было? А то ведь могли и с голоду помереть.
– Да как вам сказать, Федор Андрианыч.
– Худоложкин злорадно заулыбался.
– Пайка на них казенного не выписали - самим хлеба не хватает. Пришлось разрешить передачки. К Житникову женка с детишками ходит. Сядут у окна и плачут. А этот асмадей все успокаивает их: «Ничего, мол, плохого не случится, Маша, ступай домой».
– Случится, - ухмыльнулся Фунтиков.
– Недолго им осталось тешиться. Вызвал я тебя, Худоложкин, как раз затем, чтобы сейчас же ты обтяпал два дельца. Сначала поезжай в аул, разыщи Ораз Сердара, скажи ему, что Фунтиков просит на время десять туркменских халатов и десять тельпеков. Достанешь туркменскую одежду - сложи ее в мешок и отнеси ко мне в штабной вагон - летучка стоит около вокзала. Потом подбери наиболее надежных людей, снабди их лопатами и поезжай за станцию Аннау - могилы для комиссаров рыть. Всех девятерых расшлепаем. Для порядка сочини обвинение. После полуночи опять придешь ко мне - я буду здесь. Отдохнуть надо малость - устал, не выспался. Вчера пришлось повозиться с двумя комиссарами в Мерве. Быстрее надо со всеми большевиками разделаться, чтобы перед англичанами не было стыдно...