Закаспий
Шрифт:
Ровно в восемь утра в кабинет вошел капитан Тиг Джонс.
– Проходите, садитесь, Раджинальд.
– Господин генерал, с вашего позволения, я открою форточку, у вас здесь много дыма.
– Тиг Джонс подошел к окну.
– Как дела на позициях?
– спросил генерал.
– Какие усилия предпринимают красные?
– Красные все так же стоят на станции Равнина, господин генерал. Действий с их стороны пока нет никаких, если не считать разведгрупп, которые время от времени появляются близ наших позиций. Но затянувшееся мирное противостояние играет на руку большевикам. Участились случаи дезертирства из армии Ораз Сердара. Красные забрасывают опасные прокламации- агитируют фунтиковских вояк, чтобы переходили в стан большевиков. Агитация их весьма действенна. Я приказал выставить на линии фронта заградительные команды, но рабочие находят способ уйти.
Маллесон недовольно засопел, раздавил в пепельнице сигару.
– Знаете, капитан, когда трещит в плечах фрак, то и в панталонах чему-то становится тесно. По-моему, этот Фунтиков разжирел на наших харчах, и от него нет никакой пользы. Я вызвал вас, чтобы сообщить: надо разогнать Закаспийский исполком и создать Комитет общественного спасения.
– Разве изменится что-то от переименования?
– скептически усмехнулся Тиг Джонс.
– Изменится... Мы лишим эсеров всех самостоятельных прав. Новый орган целиком будет исполнять нашу волю и одновременно войдет в подчинение Кавказско-Каспийского правительства полковника Бичерахова, которого опекает, как вам известно, генерал Денстервилл. Это весьма выгодно. Пусть Бичерахов поможет нам войсками и оружием. Наша с вами забота - вывезти из этой пустыни все, что имеет ценность. Вы привели с собой эсеровского вождя?
– Да. господин генерал. Он ожидает в приемной.
– Пригласите его и останьтесь со мной, поможете мне побеседовать с ним.
– Слушаюсь, сэр.
– Тиг Джонс отворил дверь и позвал Фунтикова.
Войдя, Фунтиков несколько раз поклонился, держа обеими руками папаху. Генерал с минуту, не скрывая презрения, наблюдал за его подобострастными движениями и не спешил пригласить сесть в кресло.
– Сейчас будем говорить, - сказал наконец Маллесон по-русски.
– Садиться не надо. Вы не достоин садиться. Вы плохой вождь...
– Далее Маллесон заговорил на английском языке, и Тиг Джонс приступил к делу:
– Генерал говорит, что вы большой трус. Вы боитесь своих рабочих. Что вы на это скажете?
– Но как же не трусить-то?
– Фунтиков вновь принялся кланяться и затеребил в руках папаху.
– Поневоле струсишь, когда на твоих руках кровь комиссаров, и рабочие то и дело грозят расправой, отомстить хотят. Приходится искать с ними общий язык, дипломатию стараюсь соблюдать.
– Это не дипломатия, а потворство большевикам. Мы вынуждены отстранить вас. Идите работать на паровоз, - будете возить на фронт солдат и боеприпасы.
– Ваше превосходительство, не дайте погибнуть!
– панически заскулил Фунтиков и повалился на колени.- Если вы это сделаете - меня сразу порешат, сразу же зарежут или застрелят. Со мной считаются только потому, что я стою у власти. А как сделаюсь пешкой - хана мне. Пожалейте, господин генерал. Вспомните, сколько добра я для вас сделал! Разве не я послал к вам в Мешхед Доррера и Дохова, чтобы пригласили вас в Закаспий! Разве не я выполнял беспрекословно ваши советы - стрелять всех комиссаров без жалости? Скольких я погубил ради вас, вспомните!
– Молчать!
– заорал, краснея, Маллесон.
– На твоих руках кровь - ты ее сам отмывай, британского генерала не трогай... Ты подлый трус, я не могу тебя оставить в новом комитете!
– Смилуйтесь, господин генерал!
– Фунтиков вновь заскулил, ударяясь лбом об пол.
– Сделайте так, чтобы не расправились со мной рабочие.
– Хорошо, встань... Мы сейчас решим, что с тобой делать.
– И Маллесон опять заговорил по-английски:- Раджинальд, как тебе нравится эта русская свинья? Мало того, что он пьяница, но он к тому же трус и совсем лишен человеческого духа. Этот негодяй вызывает жалость. Скажите ему, что я посажу его в тюрьму, как пособника большевиков, который не захотел и не сумел предотвратить митинг. Когда мы его выпустим - он заслужит сочувствие у рабочих... Потом мы его выгоним из Закаспия, сославшись на то, что он убил комиссаров.
Тиг Джонс, довольный хитроумной задумкой своего командующего, льстиво засмеялся.
– Господин генерал, не надо ему ничего говорить, иначе он разболтает. Отдайте приказ об аресте.
– Хорошо, я с вами согласен, Раджинальд.
Тиг Джонс загадочно улыбнулся, вышел в гостиную и вернулся с двумя сипаями.
– Господин Фунтиков, - объявил капитан, - за ваши неправильные действия мы вынуждены посадить вас в тюрьму. Уведите его...
– Но как же так! За что же, ваше превосходительство?!
– Фунтиков нелепо замахал руками. Маллесон с досадой выругался:
– Иди, дурак!..
– Выждав, пока закроется дверь кабинета, Маллесон объявил: - Председателем Комитета общественного спасения назначаю господина Зимина... Остальных, человек пять, не больше, подберите, Тиг Джонс, сами и представьте кандидатуры на рассмотрение... Обнародуйте также мой приказ о том, что все митинги и собрания без ведома правительства воспрещаются, а если будут таковые, то мы применим самые строгие меры вплоть до расстрела... Можете идти, Тиг Джонс, у меня куча дел и еще надо написать письмецо Денстервиллу... Его подручные слишком старательно осматривают наши грузы в персидском порту Энзели. А я не договаривался с Денстервиллом делить добычу поровну.
Оставшись один, Маллесон вновь закурил и принялся за дело. Однако только он начал соображать, как лучше, не обижая, но и не потакая коллеге Денстервиллу, начать послание, в дверь постучали, и дежурный офицер доложил о настоятельной просьбе лейтенанта Пиксона принять его.
– Что стряслось, Элис?!
– раздраженно, повысив голос, спросил генерал у вошедшего офицера.
Пиксон был сильно взволнован, даже испуган - по его лицу скользила жалкая улыбка.
– Господин генерал, я не знаю с чего начать, - расстроенно и сбивчиво заговорил он.
– Сядьте, Пиксон!
– еще строже сказал Маллесон.
– И объясните членораздельно, что у вас произошло?
– Господин генерал, я постараюсь доложить коротко, - садясь в кресло, более спокойно продолжил Пиксон.
– Вчера, как всегда, в полночь я возвратился из поездки, лег спать, и тут ко мне пожаловала мадам Юнкевич.
– Пожаловала после полуночи?!
– Маллесон захохотал и потянулся за сигарой.
– Ну и что же? Ах да, вы, вероятно, в интимных связях с ней, иначе бы она сама к вам не пришла в такое время.