Закаспий
Шрифт:
– Простите, товарищ командарм, разве Тузин тоже?..
– Тузин расстрелян в Петровске... Бичераховым.
– Я не терял надежды встретиться с ним...
– Лесовский, задумавшись, замолчал и, спохватившись, вспомнил о вопросе командарма.
– Да, я знаком с Хазарским. Впервые встретился с ним еще в тринадцатом, перед войной, когда работал на кяризе.
– Охарактеризуйте его коротко...
– Попытаюсь. Ну, скажем, так... Горяч, даже вспыльчив, но душой мягок. Образован... Фанатически любит свой народ. Одинаково защищает богатых и бедных. Туркмен не делит на сословия - смотрит на них как на единое целое, оберегает от влияния немусульман.
Октябрьскую революцию считает революцией русской...
– Говорят, он когда-то выразился, что туркмены будут держаться за Советскую власть обеими руками и отпустят только в том случае, если им разрубят руки?
– Да, это его слова, - подтвердил Лесовский.
– Я сам присутствовал на этом собрании. Мы провели его в Доме Свободы вместе с Житниковым, перед выездом на Кавказ, за хлебом.
– Больше у меня вопросов нет.
– Зиновьев встал, подал руку.
На следующий день Лесовский и Хазар-хан ехали вместе в санитарном вагоне. Сидели друг перед другом за столиком, ели сушеную рыбу, запивая кипятком, и были весьма довольны - новое время разворачивало перед ними широкие перспективы переустройства мира. Многое казалось чересчур сложным, непонятным, и тем охотнее обсуждали они существо всякой, возникшей в разговоре, проблемы.
– Сложно... Все очень сложно, Николай Иваныч,- говорил Хазар-хан.
– Вы забываете, что я не революционер, а бывший либерал, офицер милютинской школы. Я всегда стоял за благоденствие и просвещение, но я - беспартийный.
– То, что вы, находясь больше года в контакте с англичанами и белогвардейцами, не выступили против Советской власти - уже говорит о вашей лояльности к большевикам. Мы хорошо понимаем, что вы рисковали многим, может быть, даже жизнью, оставаясь в стороне от тех дел, какие творили бичераховцы, деникинцы и английские офицеры. Кстати, Хазар-хан, как вам удалось такое продолжительное время держать нейтралитет?
– Знаете, Николай Иваныч, туркмен, однажды давший слово, - не должен изменять ему, иначе он не туркмен. А я дал слово Советской власти.
– Хазарский скупо улыбнулся, задумался.
– Вообще-то, я был не в чести у Бичерахова... Он присылал ко мне из Петровска своих офицеров - хотел увезти к себе и даже дальше.
– Хазарский поежился, поправил сползшую с плеч шинель, продолжил: - Сижу вот так дома... Время было после полудня... Вдруг забегает сосед-рыбак: «Хазар-хан, иди посмотри - пароход в заливе остановился. Пятеро на шлюпке к берегу плывут, к тебе наверное!» Выхожу на порог, действительно, в заливе пароход «Экватор», и шлюпка от него приближается. Вылезли приезжие на берег, наши рыбаки окружили их толпой, ведут ко мне. Принял я их. Представились людьми Бичерахова, посланными по специальному заданию. Разговор начали издалека. Сначала принялись вспоминать знакомых мне старых офицеров и генералов, постепенно добрались до Куропаткина. Сообщили подробности о нем. После Октябрьского переворота, дескать, бежал он в свое село Шешурино, в Псковскую губернию, затаился, учительствует в школе, открыл библиотеку, без конца подвергается арестам местной ЧК и ждет, когда призовут его старые друзья к делу. Далее мне бичераховские парламентеры сообщают, что Лазарь Бичерахов создал свое Кавказско-Каспийское правительство и желает иметь на посту командующего генерала Куропаткина, а уговорить его на этот пост может лишь один человек, его бывший адъютант полковник Хазарский. Собирайтесь, говорят, поедете с нами в Псковскую губернию к Куропаткину, вас проводят туда и обратно. Осмотрелся я вокруг, взвесил: приезжих пятеро, а на моей стороне с полсотни рыбаков, - отвечаю: «Нет, господа, никуда я не поеду. Мне не до бичераховских забот, у меня свое государство - Челекен». Не понравилось им, начали припоминать, что служил я в красном Совдепе, преследовал и сдал большевикам генерала Мадритова. Дошло до ссоры, но рыбаки мои умело выпроводили приезжих - уплыли они ни с чем... Позже было всякое, вплоть до того, что англичане пытались репрессировать рыбаков, а меня вынуждали служить им, но тщетно...
В Полторацке Лесовский, распрощавшись с Хазар-ханом, направился в вагон медичек, к Ларисе. Евгений Павлович тоже был здесь - стоял с каким-то человеком и озирался по сторонам. Увидел Лесовского, всплеснул руками:
– Ну, так вот же он! А мы тебя ищем, Николай Иваныч... Тут вот управделами с сюрпризом встречает, а ты со своим Хазар-ханом никак расстаться не можешь! Давай бери вещички да неси в коляску...
Выйдя на площадь, они сели в автомобиль. Лариса устроилась рядом с Лесовским, Евгений Павлович сел с управляющим.
– Так, говорите, в самом центре?
– поинтересовался он, едва отъехали от вокзала.
– Можно сказать, что так, - управделами улыбнулся новоселам.
– На Добролюбовской...
Когда автомобиль остановился возле двора Юнкевичей, Лесовский даже мысли не допустил, что именно в этом доме им предстоит поселиться.
– Почему остановились?
– спросил он недоуменно.
– Насколько я помню, здесь раньше жил Юнкевич.
– Совершенно верно, - подтвердил управделами.
– Именно господин Юнкевич, управляющий земства. Теперь его нет, и мы решили вас поселить в его квартире. Юнкевич давно умер... Жена его с дитем малость потеснилась. Куда ей восемь комнат! Вы, Лариса Евгеньевна, не извольте беспокоиться, вам очень понравится новая квартира.
– Управделами первым вышел из автомобиля и подал ей руку.
– Я не беспокоюсь, - сказала она.
– Но о каком дитяти вы обмолвились? У мадам Юнкевич никогда не было детей.
– Не было, да появился один сосунок, - неожиданно донесся от ворот старческий голос, и все увидели возле калитки сгорбленную старуху.
– Джоником назвала она маленького.
– Ничего не понимаю. Кто вы?
– Лариса первой подошла к старухе.
– Лара, успеешь с вопросами, - деловито входя во двор с чемоданом, упрекнул дочь Евгений Павлович.
Лесовский внес другой чемодан. Поднимаясь на айван, увидел госпожу Юнкевич. Она заметно похудела, как-то вся осунулась.
– Боже, как это прекрасно!
– воскликнула Нелли Эдуардовна.
– Кто бы мог подумать!
– Путаясь в длиннополом халате, она бросилась к Ларисе и принялась обнимать ее и торопливо целовать.
– Отпустите, мадам, - сторонилась Лариса, но отбиться от Юнкевич было невозможно.
– Что с вами? Вы больны? Вы так похудели, вас совершенно не узнать.
– Ах, Ларочка, как я счастлива, что вселили ко мне вас! Я совершенно одинока...
– Мадам, дайте нам хотя бы освоиться!
– недовольно вмешался Евгений Павлович, видя, что дочь не испытывает ни малейшего удовольствия от этой неожиданной встречи со своей старой знакомой.
На другом айване заплакал ребенок. Нелли Эдуардовна отчаянно вздохнула, приняв мученический вид, и направилась к младенцу. Лариса вошла в гостиную, заглянула в боковые комнаты. Управделами сопровождал ее, нахваливая квартиру, а она рассеянно слушала и думала: «Но почему жизнь опять сталкивает меня с этой мадам?! Ребенок-то чей?»
– Бабуся, а кто отец этого ребенка, неужто Юзеф Казимирович?
– спросила Лариса.
– Бог с тобой, какой еще Юзеф!
– Бабка махнула костлявой рукой.
– Джоник - от Элиса. Когда Юзеф узнал, что мадам животом округлилась, сразу в петлю залез, задушился. А Элис сбежал.
– Кто такой Элис?
– заинтересовалась Лариса.
– Англичанин он, офицер, как же!
– с почтением принялась пояснять старуха.
– Красивый такой, видный, интеллигентный мужчина. Когда уезжал, пообещал Эдуардовне обязательно вернуться, вот она и ждет его.
– Не знаете фамилию этого Элиса?
– насторожился Лесовский.
– Как же не знать? Фамилия его Пиксон.
– Старуха важно посмотрела на Лесовского.
– Богатый господин. Все ковры у туркмен скупил, в Англию отправил...