Закат империй
Шрифт:
На ежегодных конкурсах в праздничную ночь Терен-Велькс, на тех самых конкурсах, которые так любили жители свободной Ротоны, светлая Альге дважды завоевывала гордый титул «Прекраснейшей», и это ни у кого не вызывало удивления. Справедливости ради следует заметить, что скандальный антититул «Уродливейшей» она получала пять раз, и это никого не обижало. Даже саму Альге. Напротив, ротонийцы, или ротены, как они сами предпочитали себя называть, ужасно гордились своей удивительной правительницей. И, чтобы достойно завершить ее описание любому чужеземцу, напоминали, что самый желанный для любой девушки титул «Соблазнительнейшей женщины Ротоны» светлая Альге завоевывала семнадцать раз, из них девять — подряд.
Сегодня стальная воля опальной и возлюбленной, прекрасной и безобразной,
Наверное, со стороны это больше напоминало парад. Только не обычный военный, и не праздничный карнавальный, а въезд в город великого триумфатора. Вернувшиеся из чужих земель гвардейцы не стали менять походную форму на традиционную ротонскую, синюю с серебром. Они добыли из вещевых мешков, переметных сум и вьюков самые роскошные одежды, которые у них были — парадные мундиры покинутых стран. И теперь, предваряя Мгновенный Эскадрон, по улицам Пяастиэ шли благородные Львы Дамирлара в багряных сердасах и белоснежных матуфах; шли неистовые хигонские Лабрисы в коричневых кожаных куртках с лохматыми эполетами из медвежьей шкуры на правом плече; шагали черно-желтые Шершни Умбрета в своих невероятных шлемах, где на длинное и широкое переносье, идущее до самого хауберка, опускались два сетчатых забрала — левое и правое; чеканили шаг Смарагды Нортении, сверкающие золотыми аппликациями по изумрудно-зеленой ткани; и легкие белые хитоны элитного легиона «Дайретский Ветер» вовсе не казались в таком окружении чужими и непривычными. И еще много разных цветов и оттенков сменялись один за другим в необычно длинной колонне, а объединяли их — серо-стальной цвет оружия и цветы, летящие к воинам из окон. Благодатно теплая, безоблачная весна заставила Ротону цвести обильно и долго. И цветы Веллефайна устилали воинам дорогу к Восточным Воротам.
А конники набросили на плечи церемониальные облачно-белые плащи с золотым шитьем и лазоревым подбоем. Плащи развевались над крупами лошадей, и казалось, что само небо упало на улицы Пяастиэ, чтобы следовать за светлой Альге.
Королева подняла руку. От группы свиты отделился человек в нежно-розовом плаще и поспешно приблизился к повелительнице. Толпа радостно загудела в предвкушении. Это был великий менестрель Лон Кейдим, человек, судя по всему, не имевший ни рода, ни родины. По имени его невозможно было догадаться, из какого места Континента он начал свой путь к славе. Только методом последовательного отрицания можно было выяснить хоть что-то. Например, вероятность того, что он коренной ротен, была мала. Впрочем, в остальных странах его тоже не воспринимали как соотечественника. Что не мешало ему везде быть особенно желанным гостем.
— Пой, Лон, — приказала королева.
Менестрель поклонился и весело оглядел притихшую толпу. А потом негромко запел.
— Я не стану вспоминать, отправляясь в путь-дорогу, как ты вежливо и строго хоронила боль мою. Я не стану вспоминать о проказах и причудах, об ушибах и простудах и о гибели в бою. Я забуду о цветах на душистых абрикосах, о твоих роскошных косах, отгонявших горе прочь, я забуду о мечтах, поцелуях и приветах, о закатах и рассветах, и о том, что дарит ночь…
Он пел все громче и громче, а Мгновенный Эскадрон все приближался к воротам города, за которыми пешие когорты уже строились для последнего салюта по обе стороны дороги. Дальше всадники должны были двинуться рысью, чтобы побыстрее перевалить горы и уйти в пустынные степи Нищих Земель. А пехотинцы под предводительством маршала Ууленвейка собирались выступить только завтра утром. Они пойдут медленно, никуда особенно не торопясь. Но светлая королева будет знать точно — только ее спину прикрывают двенадцать тысяч преданных бойцов. Только ей одной из всех соискателей есть куда отступить. Потому что само ее королевство, словно ожившее, двигалось вслед за ней. Через Пстерские горы и те земли, сами названия которых говорили о предстоящих днях — Земли Скудные, затем Нищие, а потом — Безлюдные.
— Я не стану вспоминать… — разносилось над крышами Пяастиэ.
Горожане
Вот какую сказку подарила ротенам светлая королева: в третий азирим городской капитан Шочитли Йоню должен был возглавить всех желающих отправиться к берегу Начала. Всех без исключения желающих, даже если это будут дряхлые старики и грудные дети. Капитан кряхтел и чесал назатыльник на кольчужной бармице, но в глазах его ясно читалось: для тебя, моя королева, я готов возглавить торжественный марш буфетов и комодов. Верхом на белой табуретке.
Королевство поднималось, чтобы последовать за своей королевой.
— Я не стану вспоминать…
Горожане понимали, что Лон, как всегда, поет о главном. О том, что придется оставить здесь и забыть навсегда, забыть и никогда не возвращаться к нему, потому что возвращаться будет некуда. О том, что нужно помнить вечно, иначе — что же у тебя останется? И куда тебе идти? И зачем?
И пока Лон пел, людям казалось, что они наконец-то поняли главное: уверенность настоящего зиждется на вере в будущее. А будущее должно быть полнокровным, счастливым и опасным уже хотя бы для того, чтобы не осквернить память о прошлом. Когда мы были маленькие, а горы — такие огромные; а горе и счастье были — настоящими.
— Я спою о вечных льдах, о морях и Океане, о пустыне и тумане…
Светлая Аальгетэйте приподнялась в стременах и из-под арки ворот последний раз оглянулась на прекрасный город.
— Я спою о городах, о цветеньи анемонов, о паденьи бастионов и о людях, что верны…
— Вперед! — приказала Альге, и Сигрилль ударила коня пятками, дерзко вырываясь вперед.
— Йе-е-йо!!
Мгновенный Эскадрон пустил лошадей рысью. Широкая дорога лениво змеилась по предгорьям Пстерского хребта, медленно уходя вверх.
Кто-то в толпе у ворот крикнул:
— Ротона будет первой!
Горожане одобрительно закричали, и из нестройного гула родилось и загремело, заглушая песню Лона:
— Альге — Свидетель! Альге — Свидетель! Альге — Свидетель!
И двенадцать тысяч рукоятей ударялись в двенадцать тысяч щитов, поддерживая ритм. Альге на мгновение придержала коня, но не захотела оборачиваться. Чтобы в ее глазах не смогли увидеть слез.
Праздник Веллефайн продолжался.
В Клер-Денуа дрались. Дрались третий день, дрались уже ни за что, дрались просто так. От глубины чувств, переполняющих жителей. Чувств, рисующих мир в черном и багровом. Дрались от злобы, ненависти и бессилия.
Вообще-то поначалу веселые и неунывающие нортенийцы очень обрадовались, узнав, что их король покинул столицу и двинулся на Восток. Им было приятно, что король, наверное, спасется. Лестно, что богом следующего мира станет нортениец, к тому же их король. Да и вообще хорошо, когда начальство не висит над душой, а занято где-то вдали своими делами.
Нортенийцы вышли на улицы, покричали «ура» и стали пить вино. Вина они выпили много.
Потом кому-то пришла в голову мысль пошуметь и порезвиться. Добрые денуазены предались этой идее со всей искренностью чистого сердца. Шумели они до полуночи, а потом устали и очень удивились, что городская стража не гонит их по домам отдохнуть. Пошли искать стражу, но не нашли.