Закат Пятого Солнца
Шрифт:
Куальпопока ничем не показывал страха. Если какие-то чувства им и владели, то это, скорее, недоумение. Почему его судит чужеземец? Почему великий Монтесума отдал его на расправу испанцам? В итоге он сослался на то, что лишь выполнял приказы своего уэй-тлатоани. Повелитель ацтеков же поспешил опровергнуть эти слова, заявив, что не давал команды ссориться с прибывшими из-за моря воинами.
Приговор Кортеса оказался суров. На широкой площади в центре Теночтитлана собралась огромная толпа народа. Они жались друг к другу, не решаясь нарушить пустоту пространства, отделяющую их от места казни. Там возвышались пять столбов, к каждому из которых был привязан человек. У ног Куальпопоки и его помощников громоздились связки поленьев и охапки хвороста.
Все индейцы застыли. Если осужденным не давали пошевелиться веревки, то местных жителей сковал ужас. Никто из них не ожидал, что мир вокруг так круто изменится. Еще год назад все они повиновались лишь своему уэй-тлатоани — «великому оратору», единственному, кому принадлежали их жизни. И вот теперь прибывшие откуда-то из-за моря чужаки вершат суд в столице. И сопровождают их тлашкаланцы — извечные враги, которые раньше если и попадали в Теночтитлан, то лишь в роли жертв для могущественного бога Уицилопочтли. А сейчас разгуливают по городу с видом победителей.
Сам Монтесума также присутствовал на казни. Заключенный в оковы, он сидел неподвижно, окруженный испанскими солдатами, и завороженно смотрел на площадь. Дымящиеся факелы коснулись дров. Легкие, беспокойные язычки пламени перепрыгнули на заготовленную древесину. Поскакали с ветки на ветку, гоняясь друг за другом, наряжая связки хвороста яркими желто-оранжевыми коронами. Жадность огня росла быстро. Вот вскоре все поленья полыхали. И теперь пламя, как будто убедившись в своем могуществе, ринулось к осужденным на смерть. Цеплялось за их ноги, рвалось вверх, обжигая кожу и стараясь добраться повыше. Полыхала одежда, горели волосы. Плыл перед глазами зрителей раскаленный воздух, искажая картину, делая ее какой-то зыбкой и нереальной. Как будто дымная завеса, отделяющая гибнущих на костре, была дверью, ведущей в другой мир, полный безграничных страданий. Дверью, сквозь которую можно было увидеть ад. Иногда густой дым милосердно заслонял от взоров толпы лица горящих заживо. Но ни треск пламени, ни что-либо другое не смогло бы заглушить их крики…
Крики эти разнеслись далеко. На всю империю ацтеков. Теночтитлан окаменел, не решаясь оказывать сопротивление. В Тлашкале узнали, как Кортес расправился с теми, кто осмелился воевать с испанским гарнизоном. На далеком морском побережье, в Семпоале и многих других городах также стало известно, что сопротивление конкистадорам может слишком дорого обойтись. Тотонаки вновь поспешили в Веракрус с заверениями в дружбе. Ацтекские наместники в провинциях больше не решались чинить препятствий чужеземцам.
А сама столица разделилась на две неравные части. Большинство жителей были слишком испуганы как этим зрелищем, так и тем, что великий Монтесума полностью подчинился испанцам. Это казалось немыслимым. Казнь являлась обычным делом в этих краях. Но сожжение практиковалось лишь как жертвоприношение, как особый обряд во славу богам, да и то нечасто. Куальпопоку и его помощников же сожгли, по мнению индейцев, совершенно варварским способом. Жестоко и беспричинно. И горожане начинали все чаще задаваться вопросом — так кто же правит Теночтитланом? Монтесума или Кортес?
Ситуация постепенно продолжала накаляться. Каждый местный аристократ мысленно примерил на себя роль казненных и задался совершенно другим вопросом — а заступится ли Монтесума за прочих своих сановников, если они вызовут гнев испанцев? Может быть, пришло время защищать себя самостоятельно? Заговоры множились. Они постепенно становились известны как императору, так и конкистадорам. Зачинщиков, из числа самых благородных вождей, хватали и сажали под арест. Прочие недовольные, рангом пониже, на время уходили в тень, чтобы при первом же удобном случае примкнуть к новым мятежникам.
Фернану казалось, что они как будто попали в бурю посреди моря. Стоит преодолеть одну волну, как вслед за ней идет следующая, куда более грозная. И до твердого берега далеко, и своими силами никак не добраться. Твердым берегом была Куба. Здесь же, в самом сердце империи ацтеков, они только и успевали, что лихорадочно латать дыры, наблюдая, как вокруг появляются новые. Хорошо, конечно, что тотонаки вновь ищут дружбы Веракруса, но Гонсалес уже убедился, сколь ненадежны такие союзники. Если испанцы не совладают с ацтеками в столице, то надеяться на помощь Семпоалы или Тлашкалы будет наивно.
Кортес не уставал твердить подчиненным о необходимости максимальной осторожности и готовности в любой момент вступить в войну. Однако сам он в чем-то ситуацию лишь накалял. Религия — вот тот камень преткновения, который грозил окончательно разрушить мир между двумя народами. В разговорах с Монтесумой он постоянно требовал прекратить жертвоприношения. Император, хотя во всех других вопросах и был подавлен характером и силой воли Кортеса, в этих спорах не желал уступать.
Испанцы за последнее время небывало сплотились. Ощущая себя окруженными настоящим морем врагов, они лишь теперь в полной мере почувствовали бесценность товарищества. Хотя опасность и действовала на нервы, но все-таки ссор между конкистадорами практически не возникало. Фернан даже с Хуаном Веласкесом подружился. Давняя перепалка, когда они спорили об уничтожении флота, была предана забвению. Тем более что Хуан окончательно встал на сторону Кортеса и отныне во всем поддерживал генерал-капитана.
Впрочем, теперь в голову Фернана стали закрадываться мысли о том, что Веласкес, возможно, не так уж и ошибался, требуя сохранить флот. Иногда Гонсалесу казалось, что всенародного восстания ацтеков уже не избежать. Если так и случится, то придется отступать на побережье, в Веракрус. Испанцам еще очень повезет, если удастся туда добраться. Но что дальше? Порт без кораблей станет для них ловушкой.
Пока что все происходило именно так, как генерал-капитан и обещал еще на Кубе. Конкистадоров не остановили горы и пустыни, они нашли дорогу в столицу империи, победили самых грозных врагов, обратив их затем в союзников. Наградой им стали небывалые приключения и опасности, сокровища и заслуженная гордость людей, преодолевших немыслимые преграды. Но возможно ли сокрушить последнюю из них? Как силами четырех сотен солдат усмирить сотни тысяч ацтеков, возмущенных неуважением чужаков к их законам и религии? Знал ли Кортес ответ на этот вопрос? Похоже, знал…
Главным оружием Эрнана Кортеса был не меч. Дипломатия — вот тот клинок, который побеждал самых непокорных людей, и позволял рассечь опасные для испанцев союзы. И генерал-капитан владел этим оружием в совершенстве. Не только в далеких провинциях многие ненавидели ацтеков. Среди них самих хватало тех, кто был весьма недоволен Монтесумой, вождями, собственным положением в обществе. Испанцы казались той силой, которая могла изменить их жизнь к лучшему.
Вот так постепенно конкистадоры вновь обретали друзей среди врагов. Некоторые местные касики, которые подбивали народ на мятеж, все еще находились в заключении. Эрнан Кортес добивался от Монтесумы назначения на их должности других вождей, которые, будучи обязаны своим возвышением испанцам, были отныне им всецело преданы.