Закат Пятого Солнца
Шрифт:
Его звали Франсиско Лопес. За тот час, что прошел с момента его пленения, он перешел от глухой ярости к безграничному отчаянию. Он уже даже не сетовал на судьбу, что позволила ему попасть в плен. Он безостановочно перебирал все варианты спасения и пришел к выводу, что надежды нет. Идеи, столь лихорадочные и многочисленные, что не умещались в голове, теперь пропали. Ум терзала лишь одна мысль: «Я сейчас умру!». Она билась в нем со скоростью учащенного пульса.
Франсиско боролся с врагами весь последний час. Он безостановочно дергал веревки, надеясь их ослабить. Лежа в лодке, отчаянно брыкался связанными ногами, пытаясь попасть в одного из гребцов. Ругал индейцев на чем свет стоит и упирался изо всех сил, когда его тащили на вершину пирамиды. И теперь он совсем обессилел…
Когда ему разрезали веревки на запястьях и лодыжках и толкнули вперед, он не удержался и упал на колени. Едкий дым от костров мешал нормально дышать. Лопес потряс тяжелой задурманенной головой. Он ничего не соображал, в глазах двоилось. Франсиско не мог понять — то ли это дикари подкинули в огонь какой-то дряни, то ли он просто слишком устал и потому не может собраться с мыслями.
Двое жрецов тут же подхватили его и помогли подняться. Франсиско попытался оттолкнуть одного из них, но промахнулся и стал заваливаться назад. Ацтек осторожно, почти заботливо поддержал его. В руке индеец сжимал черный блестящий обсидиановый нож. Он ловко, со знанием дела, разрезал на испанце рубашку и сорвал ее. Лопес вздрогнул от порыва свежего ветра. В голове немного прояснилось, и он сразу же ударил одного из ацтеков кулаком в лицо. Тот упал, но к пленнику подбежало несколько жрецов и крепко ухватили за руки, не давая пошевелиться. Еще один принялся сноровисто разрисовывать лицо, грудь и плечи Франсиско синей краской. Другой индеец напялил ему на голову высокий и пышный головной убор из ткани и перьев.
После этих приготовлений они подтащили Лопеса к каменному идолу. Пленник почти не находил в нем сходства с человеком. Какая-то мешанина детских ладоней и звериных лап, змеиных голов, торчащих клыков, перьев. Буйство пестрых красок. Сильные руки надавили на плечи и затылок испанца, заставляя склониться перед статуей почти до самой земли. Затем его, задыхающегося и затравленно озирающегося по сторонам, оттащили назад.
Лопес отчаянно дернулся и сумел оглянуться назад. Вокруг пирамиды разливалась чернота. Ночь вступила в свои права. Далеко внизу он увидел на темной поверхности озера маленькие язычки огня. Он знал, что это. Там, на дамбе, стояли его товарищи. Больше сотни отчаянно-храбрых конкистадоров. Если бы оказаться среди них! Франсиско попытался закричать, призывая их на помощь, но дыхания не хватило. Пять человек потащили его к алтарю. Испанец сопротивлялся, но в этой борьбе силы были неравны.
Альварадо, Сандоваль и остальные видели, как пленника уложили спиной на каменное возвышение и один из жрецов, произнеся короткую молитву, всадил нож ему в грудь. Через несколько секунд он поднял над головой окровавленное сердце и торжественно поднес его к каменному изваянию. Безжизненное тело столкнули с края площадки и оно покатилось по ступеням, быстро пропав из поля зрения конкистадоров. Лопеса поглотила тьма, окутывавшая подножие пирамиды.
Альварадо разразился проклятьем и обвел всё вокруг горящим взглядом. Сандоваль обеспокоенно взглянул на друга. Зная бешеный характер Педро, он ожидал, что тот сейчас скомандует идти в атаку, тем самым погубив всех своих людей. Гонсало уже собирался отговаривать его от такого шага, но Альварадо лишь приказал:
— Гарсия, выставь патрули на дамбе. Мы тут торчим, задрав головы вверх, и ничего не видим по сторонам. Ацтекам ничего не стоит подобраться к нам на лодках.
После этого Педро вновь устремил взгляд на пирамиду. Он понимал, что не может спасти товарищей и знал, что сейчас нужно просто отступить в лагерь, но не мог этого сделать. Испанцы продолжали стоять, следя за жертвоприношением и надеясь, что какое-нибудь чудо помешает разворачивающейся кровавой церемонии.
Но чудо не спешило явить себя миру. Пленников по одному развязывали, наряжали, заставляли кланяться идолам. Некоторым из них жрецы даже вручали какие-то пышные опахала из длинных разноцветных перьев и заставляли танцевать перед истуканами, что-то крича и подталкивая копьями. Испанцы озирались, в безумной надежде бросая взгляды на расположенный на дамбе лагерь конкистадоров, до которого никак не смогли бы добраться. Итог всех ждал одинаковый. Поочередно пленников тащили к алтарю и тут же вырезали сердце…
На следующее утро Гонсало де Сандоваль, окутанный самыми мрачными думами, покинул корпус Педро де Альварадо. Ему предстояло вернуться к Кортесу и доложить обо всем. А затем еще двинуться к своему отряду. После такого тяжкого дня приходилось проявлять максимальную осторожность. Ацтеки, поверив в себя, могли устроить засаду где-нибудь по пути.
Гонсало ехал и думал о том, что ни один рассказ не передаст всей той горечи, что он пережил минувшим вечером. Хуже печали и жалости к погибшим его тяготило осознание своего полнейшего бессилия. Он понимал, что война далека от завершения, а значит, будут еще плененные испанцы, которых он никак не сумеет спасти.
Вспомнился эпизод, когда в одном из покоренных городов к нему сам не свой от ярости пришел Фернан Гонсалес. Он рассказал, что нашел дом, где держали перед смертью пленных конкистадоров и даже обнаружил на стене прощальную надпись одного из них. Сандоваль тогда еле успокоил разгневанного Фернана и убедил его, что нельзя нарушать приказ Кортеса, который велел не сводить счеты в городах, которые добровольно сдались. Теперь Гонсало угрюмо думал о том, что ему самому сложно будет в будущем с холодной головой следовать распоряжениям генерал-капитана. После всего того, что он вчера увидел!
Но добрался Сандоваль без проблем. Кортес, узнав, что корпус Альварадо уцелел, немного приободрился. Теперь предстояло снова готовиться к битвам с Теночтитланом. Однако император Куаутемок тоже не терял времени даром. Во все окрестные города направил он гонцов со строгим приказом отказаться от союза с чужаками. В качестве подтверждения военных успехов столицы эти делегаты несли с собой убедительные доказательства. Содранная с голов и лиц кожа испанцев ясно давала понять, что их можно и даже нужно побеждать, захватывать в плен и приносить в жертву.
13. Пророчество Уицилопочтли
После попытки прорваться в Теночтитлан прошло несколько дней. Испанцы, которые едва не потерпели тогда разгромное поражение, не впадали в уныние. Да, штурм закончился неудачей, но ведь и ацтеки ничего не добились. Они не отбросили конкистадоров, не обрели новых союзников, даже не нанесли войску Кортеса серьезного урона убитыми. Испанцы продолжали постепенное и планомерное движение вперед. Они оттесняли индейцев с земляных насыпей, подбираясь все ближе к городу. Бригантины на озере все так же вели борьбу с лодками ацтеков. Проломы в дамбах засыпались, открывая доступ пехоте и кавалерии. Ничто не предвещало беду.
Но в один из дней Эрнан Кортес обнаружил, что значительная часть союзных индейцев покинула его корпус. Это не было организованным отступлением. Просто утром на местах не оказалось несколько тысяч солдат. Видимо, еще начиная с вечера постепенно то один, то другой небольшой отряд отходил и как будто растворялся во мраке.
Испанцев было слишком мало, чтобы уследить за многотысячным войском союзников. К тому же, они большей частью находились на передовой и чересчур поздно обнаружили, что тылы опустели и почти никем не защищены. Не на шутку встревоженный Кортес на самой быстрой бригантине поспешил через озеро к следующему лагерю. Там он застал обескураженного Гонсало де Сандоваля, который тоже пытался понять, куда же делись его союзники. С ним осталась едва лишь сотня индейцев.