Заказ на олигарха

Гриньков Владимир Васильевич

– А на дачу она устроилась работать…

– Это неофициально, – сказала заведующая. – Без оформления. Деньги всем нужны.

– То есть она после рождения ребенка – туда…

– Да.

– И получается, что где-то год…

– Да, – снова сказала заведующая.

– Ее трудовая книжка у вас хранится. Мне бы в нее одним глазком взглянуть.

– А это зачем?

– Чтобы доложить начальству, что трудовая этой девушки в полном порядке. У нас о ней был разговор. Там, в Москве. Хотят ей работу предложить хорошую. Как раз по профилю. За детишками присматривать. Одного очень большого человека. Но требование – чтобы документы были в порядке. Чтобы образование, чтобы трудовая книжка…

– Так она тогда и вовсе не вернется к нам, – сказала заведующая, запечалившись, но сама уже направлялась к сейфу.

– Надеюсь, вы не встанете на ее пути к счастью, – шутливо произнес Китайгородцев.

– Нет-нет, – заверила его собеседница. – Она давно в Москву хотела. Уже пыталась даже…

– Пыталась в Москве на работу устроиться?

– Да. Еще в прошлом году. И у нее там ничего не получилось. А теперь работает и, видимо, довольна. Так дай ей бог!

Китайгородцев не ошибся: трудовая книжка Люды Потаповой хранилась вместе с ее личным делом. И Китайгородцев, увидев тонюсенькую папочку в руках у заведующей, тотчас заинтересовался:

– Это личное дело Потаповой? Позволите взглянуть?

И раскрыл папку, не дожидаясь разрешения. Черно-белая фотография привлекла его внимание.

– Это кто? – спросил он, всматриваясь.

Незнакомая совершенно девушка.

– Это Люда. Ой, она так изменилась! Ее вовсе не узнать. Правда? Вы ее видели там, в Москве? – говорила заведующая.

А Китайгородцев не мог глазам своим поверить. Довольно упитанная девица с копной роскошных волос. Ее легко было представить в белом поварском колпаке где-нибудь в рабочей столовой.

– Это она, когда к нам на работу поступала, – сказала заведующая. – Вот какая она была. А сейчас и не узнать.

Что правда, то правда. Ничего общего с той Людой Потаповой, которую знал Китайгородцев. Едва-едва что-то угадывается.

– А изменилась она – когда? – прозревал постепенно Китайгородцев. – Когда устраивалась на дачу к богатым этим людям работать?

– В то самое время, – подтвердила заведующая.

Люда Потапова, прежде чем устроиться на работу к Проскурову, изменила внешность до неузнаваемости. И случилось это год назад.

* * *

Павел Семенович Никодимов пять лет проработал управляющим в имении Проскуровых – именно так, на старый манер, он прежде предпочитал представляться при общении с людьми незнакомыми и малознакомыми. Хозяева на свою муромскую дачу наезжали крайне редко, поэтому работа Никодимову нравилась, и он не против того был, чтобы и далее за хозяйским добром приглядывать, да не сложилось. В далекой Москве Сергей Алексеевич Проскуров надумал вдруг нанять профессиональную охрану, взамен той, что раньше у него была, и это не имеющее, казалось бы, к Никодимову никакого отношения событие повлекло катастрофические последствия для карьеры Пал Семеныча.

От новой охраны, из агентства «Барбакан», на дачу приехал молодой, но очень уж смурной человек по фамилии Баранов, чтобы посмотреть, что и как надобно подправить в хозяйстве перед прибытием хозяев, накатал сорок страниц разных предложений и замечаний, в чем ему без всякой задней мысли помогал и Никодимов, и только уже позже выяснилось, что едва ли не первым из предложений Баранова было уволить Павла Семеновича – этим вопросом Баранов озаботился сразу, едва узнал о том, что в давние времена, еще при социализме, Никодимов отмотал пятерочку за растрату.

Пал Семеныча уволили с такой обидной для него поспешностью, что он в считаные недели после этого превратился из человека, что-то значащего в здешних местах, в завсегдатая грязной столовой при местном рынке – там торговали дешевой водкой и всегда было с кем выпить, а переставшему чураться земляков Никодимову его былое зазнайство быстро забыли, поскольку он теперь нередко платил за своих собутыльников, что не могли не оценить по причине редкости столь благородного поведения.

Китайгородцеву подсказали, где Никодимова искать. Там он и нашелся. Сидел за грязным неустойчивым столиком в самом углу столовой и в компании с двумя столь же «достойными» джентльменами приканчивал первую за этот день бутылку водки. Китайгородцев сел на пустующий четвертый стул, выставил бутылку коньяка и сказал, глядя Никодимову в глаза:

– Есть разговор.

Насторожившийся Павел Семенович разглядывал незнакомца: хорошо одет, хорошо выбрит, и одеколон хороший у него – тут добра не жди, тут какая-то будет неприятность, не иначе.

Китайгородцев глянул на собутыльников Никодимова так, что они сразу поняли: не для них коньяк. Встали, мрачнея на глазах, и переместились за другой столик, любопытствуя, чем дело кончится.

– Наливай, – предложил Никодимов, все еще осторожничая.

Китайгородцев подчинился. Выпили. Китайгородцев тут же налил еще. Снова выпили. Китайгородцев налил по третьей. При этом собутыльники перебрасывались ничего не значащими фразами.

– До скольких работают? – спрашивал Китайгородцев, обводя равнодушным взором неприглядное заведение.

– До семнадцати, – отвечал Никодимов, сверля собеседника взглядом.

Снова выпивали.

– Народу мало, – оценивал посещаемость заведения Китайгородцев.

– Понедельник потому что, – мрачно напоминал Пал Семеныч.

Он хотел знать, в чем все-таки дело, но не решался торопить события, поскольку было у него предчувствие, что ничего хорошего его не ждет. Струсил он, в общем. Только виду пока не подавал.

Прикончили бутылку коньяка. Должно было последовать какое-то продолжение.

– Выйдем на улицу? – предложил Китайгородцев. – Спокойненько поговорим.

Спокойненько – это без свидетелей. Это Никодимов понял. Он бы с удовольствием остался здесь, в столовой, но вовремя смекнул, что его страх тотчас обнаружится.

– Пойдем, – произнес он с неискренним равнодушием в голосе.

Вышли за порог.

– Вы ведь у Проскурова трудились? – осведомился для затравки Китайгородцев.