Закипела сталь
Шрифт:
Ротов отдал свою легковую машину для подвозки кислорода и сам пешком отправился на рудную гору, только чтобы уйти куда-нибудь подальше. Очутившись у подножья горы, он вспомнил, что и тут есть механизмы, которые требуют деталей, смазки, и повернул обратно.
На коммутаторе по-прежнему горели все лампочки. Директор сел за стол, с силой сжал пальцами виски, пытаясь унять головную боль. «Один такой день пережить можно. Но что будет завтра?»
Вечером, от семи до одиннадцати, звонки обычно стихают. Начальники цехов до семи успевают переговорить с директором
Поздней ночью Ротов приказал снять с руды три автомашины и отдал их диспетчеру завода для аварийных нужд.
Наступил второй день работы без автотранспорта. В окно своего кабинета Ротов наблюдал картины, необычайные для завода. Рабочие таскали на руках кислородные баллоны, на носилках — детали. Бригада слесарей прокатила по асфальту из механического цеха огромную, весом более тонны, зубчатую шестерню.
Лампочки на коммутаторе не потухали. Иногда Ротов снимал трубку, выслушивал и отвечал одно и то же: машин нет. Кто бы в другое время решился позвонить директору по такому поводу? «Вот и перешли на «китайский» метод работы», — с грустью думал Ротов, глядя на вереницу людей, перетаскивавших различные грузы.
Около часу дня в кабинет влетел необычно возбужденный Гаевой.
— Идем ко мне! — крикнул он с порога. — Да скорее же!
Недоумевая, Ротов медленно (казалось, истаяли в нем последние силы) поднялся из-за стола и пошел вслед за Гаевым. Окна кабинета парторга выходили на площадь перед заводоуправлением. Директор взглянул в окно и невольно протер глаза — показалось, что он галлюцинирует. Половина огромной площади была запружена автомашинами, а они все шли и шли по проспекту на площадь, подравнивались в ряд и замирали.
Ротов потряс головой и вопросительно уставился на Гаевого.
— Сам не знаю, — промолвил тот. — Только что вернулся от диспетчера к себе, смотрю — и глазам не верю. Ведь это машины? Нам? — спросил осторожно, словно боялся услышать отрицательный ответ.
— Машины… — повеселел Ротов, и лицо его сразу помолодело. — Двадцать… сорок… восемьдесят… — считал он, а машины все шли и шли…
На тротуаре уже собралась толпа рабочих. Небольшая группа обступила крайнюю машину. Рабочий в гимнастерке внимательно осматривал борт, указывая на что-то пальцем.
— Пробоины, — догадался Гаевой и вышел из кабинета.
Вскоре он вернулся сияющий в сопровождении майора. Майор отдал честь Ротову и отрапортовал:
— Мотобатальон в составе двухсот машин под командованием майора Нестерова прибыл в ваше распоряжение, товарищ директор.
Что-то дрогнуло в лицо Ротова, резкие черты смягчились, словно оплыли, он шагнул навстречу майору, крепко двумя руками потряс его руку. Гаевому показалось, что Ротов сейчас обнимет майора, расцелует его.
— Откуда? — только спросил директор.
— Со Сталинградского фронта.
— Со Сталин-град-ского? — растягивая слово, переспросил Ротов.
— Да. Переброшены по указанию Верховного
Директор хотел что-то сказать, но от волнения не смог. Гаевой пришел ему на помощь.
— Но почему же не предупредили?
— Бойцам ничего не надо, — решительно запротестовал майор. — В пути они выспались — батальон был на переформировании. Нас уже погрузили в эшелон, чтобы снова отправить на передовую, но в последнюю минуту приказ был изменен. Работать будут день и ночь, спать — во время погрузки и разгрузки. Они прекрасно понимают, что если их сняли со Сталинградского фронта, то, значит, здесь дело огромной важности. Жду ваших указаний.
Через полчаса первая колонна из пятидесяти машин двинулась на рудники; через час — вторая.
— У тебя нет желания поехать с нами, Григорий Андреевич? — спросил Ротов.
— Я поеду в танковое училище.
— А что там?
Гаевой ответил уклончиво:
— Дела.
Радостное известие обладает способностью распространяться с удивительной быстротой. Слухи о возможной остановке завода расползались медленно и доходили не до всех — кому хотелось огорчить жену, брата, соседа, знакомого? Переживали горе в себе. А радость? Кто удержится от того, чтобы не передать ее другому? От этого и твоя собственная радость словно удваивается, утраивается, удесятеряется. Почти мгновенно об автоколонне узнали и завод и город.
Просматривая ночью сводку работы цехов, Ротов взял красный карандаш, обвел петелькой цифру 128 — такой процент выполнения плана сортопрокатным цехом был достигнут впервые. Он вызвал к телефону начальника цеха, того самого, которого позавчера обозвал бабой, и спросил, кого следует премировать за работу.
— Никого, — был ответ.
— Почему так?
— Узнали люди об автоколонне, и темп работы изменился. Кого тут премировать?
Директор подумал и все же написал приказ о премировании смены за достижение рекордной производительности.
Четыре колонны по пятьдесят машин в каждой беспрерывно возили марганцевую руду по строжайшему графику и еле-еле успевали снабжать доменный цех. О прибытии каждой колонны диспетчер докладывал директору. На пятые сутки колонна, которую сопровождал майор, не вернулась на завод. Ротов подождал час, еще полчаса, проверил запас руды в бункерах доменного цеха и, убедившись, что в них почти ничего не осталось, выехал навстречу, пригласив с собой Гаевого.
Проехали двадцать километров по хорошо укатанной дороге — и наконец увидели в степи неподвижно стоявшую колонну.
— Не пойму… — процедил Ротов. — Если поломка, то не должны стоять все…
С тревожным чувством подъехали к первой машине, и тут все стало ясно: водитель спал мертвым сном; привалившись к нему, храпел обессилевший майор.
Ротов прошел вдоль колонны и понял, как изнемогли эти люди. Они работали уже в полудремотном состоянии, и едва машины, вслед за первой, остановились — все заснули.
— Надо будить, — сказал Гаевой и решительно открыл дверцу головной машины.
Директор схватил его за руку.