Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
– Гороскоп?
– Телец.
– Опасное созвездие! Та-ак.
– Омар измерил высоту солнца.
– Один Телец - средь звезд сверкает в небесах, - раскрыл он таблицы.
– Другой - хребтом поддерживает прах. А между ними... Жребий сокровенного, - умышленно городил он астрологическую чушь, лишь бы придать всей этой чепухе видимость серьезного дела.
– Жребий счастье. Соединение и противостояние. Квадратура. Тригональный аспект - таслис. Секстильный аспект - тасдис. Вы только поглядите! Созвездие упадка. Действие неблагоприятное. Какое множество... Выход - закрыт.
Вот что, почтенный Музафар. Господь тебя сохрани выйти завтра с караваном в Рей! Он обречен. И другим передай, чтоб не смели ехать. Задержите караван на пять-шесть дней.
За это время разбойники устанут ждать и разбредутся. Черный Якуб уйдет ни с чем».
– И не подумаю, - проворчал Музафар.
– Пусть едут. Я дома посижу. Прикинусь хворым. Какой из меня торговец, если я стану остерегать соперников от убытка?
«Хорош мусульманин! А ведь вместе ест, водится с ними. Ну, ладно, - подумал Омар устало.
– Мне-то что до их удач и неудач? Я не побегу их выручать. Если бы я вчера не забрел в харчевню и не подслушал случайно разговор тех двух проныр, сидеть бы мне сейчас с динаром своим последним, дрожа над ним: истратить, сберечь. И кто бы из этих сытых, благополучных торговцев вспомнил обо мне? Пришел проведать, узнать, я живой или уже с голоду умер? На похороны денег не дадут! Все они - разбойники. Кто кого. И пропадите вы все».
– Как знаешь. Я свое дело сделал.
...На следующий день, во второй половине, Музафар опять постучал в калитку - уже громко и уверенно.
Сел на край помоста, отирая, как вчера Омар, холодный пот.
– Ну?
– Караван... разграблен. Четверых из охраны убили. О, мой ученый друг!
– Он прослезился.
– Ты спас меня от страшной беды. Теперь я - ни шагу без тебя, без твоих мудрых советов...
– И он, к изумлению Омара, отсчитал ему... еще пять динаров.
Через несколько дней в калитку вновь постучали. Негромко и робко. Повадились! Странный стук. Опять Музафар? Омар открыл калитку и увидел за дальним углом переулка исчезающую женскую фигуру в чадре. Что-то в ней, этой фигуре, ему знакомо. Но женщина уже скрылась за углом.
Сбоку от него кто-то всхлипнул. Омар взглянул направо, вниз и обнаружил на привратной скамейке другую фигуру в чадре, тонкую, маленькую. Плачет. Он присел перед ней на корточки, осторожно раздвинул чадру. О боже! Мокрые от слез, в густых мохнатых ресницах, изумительно зеленые глаза. Как хризопразы, только что вынутые из морской воды.
– Ты кто?
– Фе... Ферузэ.
– Какая такая еще Ферузэ?
– Я деревенская!
– Она громко разрыдалась. – Мне в городе негде жить...
– Тихо, тихо! Не шуми на улице.
– Он завел ее во двор, усадил на помосте.
– Старуха Айше обманом завлекла меня к себе, - сказала она, содрогаясь.
– Три дня я была у нее. Когда узнала... убежала. Я дочь порядочных родителей. Как я дойду теперь до дому? У меня ни фельса денег. Одна сердобольная женщина... показала твой дом. Может, приютишь хоть на несколько дней?
И она скорчилась на помосте, сотрясаясь от безутешных рыданий.
– Ох, не реви! Сбрось свой дурацкий балахон, покажись.
Она мигом стянула чадру, - и перед Омаром предстало нечто крохотное, с детским телом и взрослым лицом, козлиными тонкими ножками. Тут и разглядывать нечего. Одни глаза - огромные, ярко-зеленые. Таких и не бывает у людей. Это ведьма.
– Н-да...
– Омар озадаченно взъерошил свою черную, без единой сединки, короткую бороду.
– Из какого же ты селения?
– Из-под Серахса.
– Н-да... Далековато.
– Я еще и старухе должна осталась.
– За что?
– За проезд, одежду, еду и ночлег.
– Сколько?
– Де... десять динаров.
– Н-да... Многовато. Она знает, что ты у меня?
– Нет! Откуда? Не знает.
– Узнает. Есть хочешь?
Встрепенулась:
– Хочу! С утра голодная.
У него как раз поспел на кухне мясной суп с овощами.
– Ячменную водку, конечно, ты пить не будешь. Но чистого вина хлебнешь?
– Если господин дозволит.
– Пей.
– Он налил ей полную чашу.
Через какой-нибудь час, ополоснувшись и натянув атласные штаны, она уже по-хозяйски обходила его большой унылый дом.
– Ну, как?
– Пусто!
– Она сморщила маленький птичий носик.
– А еще - поэт. Постель, коврик, столик да книги. Везде книги! Одни книги. Ты убери их и спрячь. Не люблю.
– А что ты любишь?
– Я люблю сладкое.
Омар - покорно:
– Уберу, спрячу.
Не успела войти, оглядеться, как уже начинает навязывать ему свои вкусы. И не хочет знать о его вкусах. Он, к примеру, терпеть не может липких сладостей. Захочется сладкого – ест дыню, груши, виноград, черешню. Ну, ладно. Все равно она по душе Омару.
– Говорят, ты получал при царе Меликшахе десять тысяч динаров в год.
– Получал, - вздохнул Омар.
– Где же они? У тебя двор и стены должны быть выложены золотыми монетами.
– Где?
– вздохнул Омар. И произнес с печалью:
Рыба утку спросила: «Вернется ль вода,
Что вчера утекла? Если - да, то - когда?»
Утка ей отвечала: «Когда нас поджарят,
Разрешит все вопросы сковорода».
Видно, и впрямь ему надо было сберечь для себя тысяч двадцать-тридцать. Но разве он мог тогда предвидеть, что очень скоро останется ни с чем? Ах, этот Звездный храм...
Омар - смиренно:
– Я... я их пропил.
Ферузэ - решительно:
– Больше ты не будешь пить! Слышишь? Я запрещаю.
Омар усмехнулся. Забавно! Она. Ему. Запрещает. Видно, не совсем в своем уме эта девка.
– Ничего, кроме воды! Разве мало тебе одной меня?
Ого! Она хочет собой заслонить от него весь белый свет. Нет, это не деревенские замашки. Когда и где успела нахвататься? Пожалуй, куда больше трех дней пробыла у старухи Айше. Куда больше.
– Денег-то нет? А еще - поэт...
– Разве поэт, - грустно сказал Омар, - фальшивомонетчик, чтобы купаться в деньгах? Есть, конечно, поэты, которых можно отнести к разряду фальшивомонетчиков. Те, кто пишет в угоду властям пустые скороспелки. Настоящий поэт - человек трудовой и, значит, бедный.