Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Халиль доволен собой и вчерашним днем. После молебна настоятель соборной мечети весьма милостиво беседовал с ним. Пообещал доходное место. Успех! Что толку в математике, кому она нужна? Будешь бедствовать всю жизнь, как этот несчастный Омар Хайям. Ну и нелепое же создание! Умственный вывих природы...
В положенный час он тихо постучал в калитку и обомлел, когда она распахнулась настежь, и какие-то люди с барабанами и трубами, выйдя, тотчас окружили его. Загудели огромные трубы, загрохотали барабаны, изо всех окрестных дворов наружу высыпал встревоженный народ. Толпа полусонных людей запрудила улицу. И Халиль, холодея, сообразил: настал час возмездия. Он был бы рад оказаться сей миг где-нибудь в кельях соборной мечети, под защитой богословов.
Поэт сделал знак, барабаны и трубы умолкли.
Омар - страстно:
– О нишапурцы!
– С еще большей страстью: - О правоверные! Любуйтесь, вот он, ваш ученый. Каждый день в это время он ходит ко мне набираться ума-разума, и затем говорит обо мне, что вы знаете. Если я ему неугоден, зачем ходит? Если угоден, зачем позорит своего учителя?
Толпа молчит. Что она может сама, без чьих-то указаний?
О тайнах сокровенных невеждам не кричи
И бисер знаний ценных пред глупым не мечи.
Будь скуп в речах и прежде взгляни, с кем говоришь;
Лелей свои надежды, но прячь от них ключи.
– Ату его!
– Какой-то мальчишка, жуя красные сочные зерна, запустил в Халиля гранатовой кожурой.
А что нужно толпе? Ей подай только знак:
– Улю-лю-у!!!
Оплеванный, уничтоженный, белый от унижения, с дрожащими, как у девицы, губами, убрался Халиль. Навсегда. Он не стал великим математиком. И чтобы он стал великим богословом, Омар тоже не слышал. Пропал куда-то бесследно. Бог с ним! Омару уже не до него.
Бывает, путник в зимних горах, стремясь отпугнуть громким криком снежного барса, вызывает... снежную лавину. Омар, желая наказать ученика-предателя, привлек к себе злое внимание соседей, до того обходивших его стороной.
Где нужно оказать настоящую, действенную помощь, их не видно. А где вполне могут без них обойтись, не хотят их даже видеть и слышать - туда они непременно полезут с участием, то есть дурным любопытством, показной заботой и так называемыми «добрыми» советами.
Идет человек по улице, живой, обычный, голодный и хмурый, как все - никому до него дела нет. Но стоит ему оказаться на той же улице с перерезанным горлом, какая огромная толпа тотчас сбежится к нему! Будут толкать друг друга, теснить, ноги отдавливать, лишь бы пролезть вперед и хорошенько разглядеть зияющую багрово-черную рану, кровь на одежде и на земле.
Могут часами смотреть. Заглянут и в тусклые глаза, и в рот, искривленный болью. Отметят бледность кожи на лбу и щеках. Заострившийся белый нос. Странная вещь - человеческое участие.
Они припомнили ему все:
– Человек он, конечно, честный, но...
– Поэт он талантливый, но...
– Лекарь умелый, но...
– Ученый знающий, но...
Но, выходило, чтобы прослыть среди них человеком хорошим, мало честности, таланта, умения и знаний. То есть того, чего как раз им самим не хватало. К их постному и пресному правоверию:
– Он не ходит в мечеть!
А зачем в нее ходить? От молитвы к молитве, изо дня в день, из столетия в столетие там говорится одно и то же. Ни одной свежей мысли! Можно одуреть. Меняется мир, меняется жизнь, меняются люди, а проповедники - знай себе долбят обветшалые истины, не замечая, что люди давно живут иной, своей жизнью и давно ушли от них куда-то другим путем.
Ни с кем невозможно стало говорить серьезно. Только появишься, сразу: «хи-хи-хи», «хо-хо-хо». Черт знает что. Шут он, что ли? Скоморох? Да, наверное. Сам виноват. Разве он живет всерьез? Нет, - с их точки зрения. И впрямь - комедиант.
Уже то, что Омар - один, служило для них веским свидетельством его преступных наклонностей.
– Холостяк - заведомый безбожник, - возмущались соседи.
– Разве не сказано в коране: «Женитьба - половина веры»?
Омар отвечал:
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
... Раз уж ему не дали быть мужем, отцом. Хотя по душевному складу, он предназначен к здоровому отцовству, к спокойной, размеренной жизни в дружной семье.
– Не слушайте его! Он наговорит...
Они бушевали на базаре:
– Принес живой рыбы, пустил ее в лохань с водой. Съел, зажарив, одну, вторую, а третья форель, самая молодая и крепкая, никак не хочет уснуть, все плещет лохани. И что вы думаете? Он берет кувшин с водой, сует туда рыбу, относит к большому ручью - и отпускает. «За храбрость, - смеется, - за стойкость». Ну, не дурак ли? Рыбу пожалел бессловесную! А денег, отданных за нее, не пожалел. Скажите сами, о мусульмане, разве место такому средь нас, порядочных людей?
Временами Омара охватывала такая досада на окружающих, что он, махнув рукой на весь белый свет, запирался у себя в доме и дней десять, пятнадцать не выходил из него, не отвечал, если стучались в калитку.
И тем настойчивее они к нему стучались.
– В другой раз пошел на базар купить мяса, репы и прочих припасов и вместо них принес домой попугая в красивой клетке. И болтают вместе весь день. Выучил его какой-то абракадабре. Явный дурак! Я бы этому попугаю шею свернула. Зашел к ним на днях мой муж по делу, попугай и давай его донимать: «Чему равен угол падения? А? Остолоп! Чему равен угол падения?
– И сам отвечает - этак назидательно, знаете: - Угол падения равен...» Ну, еще какому-то там углу. Почтенный супруг мой даже вспотел, ушел весь красный и мокрый, забыв, зачем приходил.
– Ну, что же, - заметил гончар Сабит.
– Попугай - тот хоть способен запомнить и повторить, чему его учат, в отличие от многих людей. Бедный Омар Хайям! Не обливайте его грязью. Наша кровь, наша плоть, наша кость. Наша гордость!
– Наша кость? Он не любит людей.
– Не всех! Далеко не всех. Любознательных обожает. Тех, кто ничего не знает, может понять и простить, - никогда не поздно узнать, если есть желание. Он презирает тех, кто ничего не хочет знать. Я перед ним глубоко преклоняюсь. Как-никак, человек он великий...