Заклинатель змей
Шрифт:
Омар усмехнулся. "Гадальные книги". Наверное, он для нее — что-то вроде алтайского шамана, который верхом на бубне летает в потусторонний мир.
Что ж, посмотрим.
— Достань из ниши светильник, подай вон те тетради. — Он взял карандаш, чистый лист, перелистал таблицы, сделал расчет — и свистнул.
Экая нелепость!
Дурацкое совпадение. Хоть он и не верит в гадание по звездам, ему сделалось не по себе: будто уксуса хлебнул случайно вместо вина.
Выходила — Алголь. Ведьма. Голова Медузы Горгоны,
— Что, плохо? — обеспокоилась Экдес. Омар — в замешательстве:
— Нет! Выходит… Сунбуль из созвездия Девы. Знак девичьей чистоты и невинности. Экдес — простодушно:
— Это я-то? — И рассмеялась — совсем не греховно, скорее по-детски.
Он подхватил ее смех:
— Действие ее — вполне благоприятное!
— А вот мы сейчас проверим…
Сторож Звездного храма, находясь далеко внизу, под башней, шептал, озираясь, заклинания и молитвенно проводил руками по лицу: стоны, смех, приглушенный визг, что за бесовская свадьба там, наверху? Не зря, видать, вчера заезжий шейх говорил: "Звездный храм — прибежище гулей, и правоверному служить при нем не следует". Но жить-то надо! И если Звездный храм угоден даже визирю, то ему, червяку, и вовсе не пристало сомневаться в нем.
…По черно-синему лазуриту ночного неба, усеянному крупными точками золотистого колчедана, скользнула яркая капля падающей звезды.
— Милый, правда, что когда падает звезда, это знакто-то умер?
— Как будто.
— А появляются… новые звезды?
— Вроде.
— Может, кто умер, превращается в звезду?
— Все может быть.
— Я бы хотела после смерти превратиться в звезду. Ты каждую ночь смотришь туда, в эту даль, — она провела по звездам рукой, — ты бы каждую ночь видел меня, а я — тебя. И мы всегда были бы как будто вместе, а? Она заплакала.
— Что ты, что ты? — Он нежно погладил ее по спине. — Что за блажь? Я скорее могу… стать звездой. Гораздо старше.
— Ну! Ты человек железный. Ты долго будешь жить. А я… чего-то боюсь.
— Ничего не бойся! Ты и без того уже звезда. Самая яркая, какую я знаю.
***
На следующий день, устав от хлопот по Звездному храму (не мудрено, с утра по сотням ступеней — снизу вверх, сверху вниз), визирь и Омар, как у них повелось, зашли к старику Хушангу похлебать горячего жидкого варева с бараниной, рисом и морковью. Осенью это хорошо.
После еды прилегли было немного вздремнуть, но вдруг Омар, нащупав что-то за пазухой, спохватился:
— Э! Приказал Кириаку-греку начать угломер для созвездия Рыб, а расчеты отдать забыл. Что это со мною? Плохо спал нынче ночью. — Он поискал Экдес сердитыми глазами, но она куда-то девалась. — Пригрозил наказанием, если тотчас не начнет, а расчеты — унес. — Омар вынул тетрадь. — Он же, бедный, постеснялся напомнить…
— Отдай, пусть отнесет, — сонно кивнул визирь на Хушанга.
— Нет, нужно все самому объяснить.
— Пусть позовет его сюда.
— Все на месте нужно показать! — Раздражен Омар: визирь мешает ему работать.
— Иди, — зевнул визирь. — Я тем временем посплю.
Где же Экдес? И визиревых слуг-телохранителей почему-то нет. Должно быть, сам их отослал — чтобы побыть одному в кругу друзей.
Омар — старику Хушангу:
— Не вздумай его беспокоить!
— Ни боже мой.
— Приглядывай.
— Пригляжу.
— Помни: головой за него отвечаешь.
Хушанг — с собачьей преданностью в глазах:
— Еще бы! Чем же еще, если не головой…
Приятен Омару этот старик. Добр, приветлив. Главное — честен, неподкупен, как отшельник-аскет. Экдес, конечно, в него.
Неподалеку от дома, у дороги, сидел на корточках, бесмысленно бормоча и раскачиваясь, дряхлый дервиш. Мгновенный острый взгляд рассек звездочета наискось. Но Омар прошел, не взглянув на монаха. Много их бродит по Востоку. Взойдя на бугор, математик забыл о визире. Дворцовые дрязги, султаны, визири, телохранители — все это его не касалось. Пусть они делают свое дело, он делает свое.
— Подожди здесь, внизу, — сказал он греку Кириаку. — Я поднимусь наверх, нужно кое-что проверить.
На башне он застал бухарца Амида Камали. Новый "эмир поэтов". Умеет славословить, чтит коран и не задает вопросов богу. В юности думал Омар: главное для поэта — ум, одаренность. Теперь он видит, они совсем ни к чему. Оказалось, можно, даже ничего не понимая в секретах стихосложения, считаться поэтом и, более того, носить звание "эмира поэтов". И сколько таких кормится возле словесности! Прихлебатели.
Низами Арузи Самарканди, перечисляя в своих "Четырех беседах" поэтов, «увековечивших» имена царей из рода сельджукидов, назовет, средь прочих, после Бурхани и нашего Амида Камали.
И это все, что останется от него на земле…
— Тебе чего тут надо?
"Эмир поэтов" — подобострастно:
— Любопытствую!
— Что ж. Это не грех. Но смотри, не помри, обжегшись о звезды! А то один здесь тоже все любопытствовал… твой предшественник, мир его праху.
— Господь, сохрани и помилуй! Я без злого умысла.
— И хорошо! Не мешай.
Омар определил высоту солнца, сделал нужную запись. Так, подумаем. Надо проверить. В сотый раз! Опустив голову и заложив руки за спину, он, как узник в тюремной башне, стал не спеша расхаживать по круглой площадке, где провел эту ночь с Экдес.
Рыба, Рыба. Южная Рыба. Южная Рыба, яркая глыба…
Хе! Получается что-то вроде стихов.
Омар, задумчиво усмехаясь, начал даже насвистывать. Это помогало рассуждать. Пальцы рук, спрятанных за спиной, зашевелились, по давней привычке, неторопливо сгибаясь и разгибаясь.