Заклятые пирамиды

Орлов Антон

– Знаю, – игнорируя его тон и глядя мимо, на лекарку и Махур-нубу, произнес Эдмар. – Хотите, расскажу одну очень старую легенду? Она имеет отношение к нашему путешествию. Но честно предупреждаю, мне известны только начало и конец. Представьте себе книгу, из которой выдрали страницы, находившиеся в середине.

– Опять бубенцов на уши навешаешь? – презрительно хмыкнул Дирвен.

– Как хочешь, так и понимай. Давным-давно в пустыне Олосохар, которая называлась тогда иначе – Подлунная пустыня, был большой оазис, и в нем стоял город Марнейя. Правитель Марнейи был красив, как полубог, мудр, справедлив и отважен. При этом ему повезло нажить великое множество врагов, якобы он им всем мешал хуже иголки под седалищем. Некий маг, завистливый, злобный и в придачу возомнивший себя величайшим из величайших, собрал армию, которая пришла под стены Марнейи и начала осаду. Надо сказать, правитель города сам был могущественным магом, с которым никто не смог бы тягаться, но воинство амбициозного старикашки тоже состояло сплошь из волшебников – у него было много вымуштрованных

учеников, и союзников он навербовал целую толпу. Среди его учеников оказался тогдашний Страж Мира в смертном воплощении, но он перешел на сторону правителя Марнейи и вместе с ним защищал обреченный город. Двое против армии. Их задавили числом. Правитель, со всех сторон окруженный врагами, успел убить себя, чтобы не попасть в плен, а его друга взяли живым. Марнейю спалили магическим огнем, на ее месте осталось пепелище. По приказу старого мерзавца Стража Мира подвергли чудовищным пыткам, но убивать не стали, вместо этого внушили ему, что это он сжег город вместе со всеми жителями. Не выдержав гнета своего преступления, которого на самом деле не было, он сам себя проклял и совершил самоубийство. После этого его палачу, вместо того чтобы пожинать плоды победы, пришлось спрятаться в подземной цитадели от разъяренных великих псов, он жил там затворником и носа не смел высунуть наружу. Дохрау спал и видел, как бы вцепиться ему в глотку, Забагда, Харнанва и Анвахо тоже не могли простить ему расправы над своим хозяином. А Страж Мира, считавший себя предателем и убийцей, вдобавок находившийся под действием своего же собственного проклятья, отказался от человеческого воплощения и родился в следующий раз болотным котом. Для Сонхи настали не лучшие времена, поскольку Страж превратился в животное и вконец одичал. Никто не мог отыскать его в заболоченном лесу – ни боги, ни великие псы, ни волшебники, ни бывший правитель Марнейи, который в новом рождении опять стал могущественным магом. Дальше, увы, страницы вырваны, и что там случилось после, я поведать вам не могу. Зато мне известен конец этой истории. Или, может быть, еще не конец? Думаю, этого не знает даже Госпожа Вероятностей. Так или иначе, а правитель Марнейи, прежний Страж Сонхийский и старый жестокий маг-властолюбец, торжественно спаливший безобидный город в Подлунной пустыне, встретились снова, но уже в другом мире. У первого из них были свои частные причины, чтобы покинуть Сонхи. Что произошло со вторым, мне неведомо. По крайней мере, он вновь стал человеком. Чересчур добрым и самоотверженным, нередко себе во вред – бывший Страж Мира, это у них профессиональное, накладывает отпечаток. В то же время в юности он был парнем до жути неуравновешенным, чуть что, кидался в драку – бывшая дикая кошка, тоже накладывает отпечаток. То и другое вместе представляло собой этакую гремучую смесь… Зато и обаяния через край, никак невозможно пройти мимо. Третий, очевидно, удрал из Сонхи, едва подвернулась такая возможность, спасаясь от великих псов – как вор, на которого спустили собак. Надеюсь, они хотя бы штаны ему напоследок порвали… Он докатился до того, что стал террористом, то есть ужасателем, сколотил организацию, где его почитали как царя и бога, и принялся за старое. Двое защитников Марнейи опять столкнулись с ним, как с врагом, и состоялся поединок между марнейским магом и этим мерзавцем. Первый победил – за секунду до того, как на то место, где они находились, обрушилось нечто вроде гигантской «ведьминой мясорубки», все перемоловшей в пыль на сотню шабов вокруг. Зато бывший Страж Сонхийский остался жив. Он даже сумел незадолго до развязки проникнуть в потаенную глубину наглухо запечатанной прошлой памяти своего палача, узнал, кто на самом деле сжег город, и благодаря этому избавился от своего же собственного проклятия, которое терзало и угнетало его демоны знают сколько тысячелетий подряд. Итак, если вернуться к настоящему, цель нашей экспедиции – откопать подвал дворца правителя Марнейи и вскрыть тайник. То, что находилось под землей, от огня не пострадало.

Всю обратную дорогу Зинта размышляла, рассказал им Эдмар чистую быль, или насочинял, или смешал правду и вымысел неизвестно в какой пропорции… И почему он так уверен, что до его подвала за столько-то лет никто не добрался?

Для путешествия по Олосохару Хеледика оказалась идеальной спутницей. Неприхотливая и выносливая, не трусливая, не безрассудная, не капризная. Она была такой два года назад, когда выбирались вместе из Мезры, и жизнь в Аленде не сильно ее изменила.

Оделись на сурийский манер, юная ведьма вместо женского покрывала намотала на голову тюрбан, выпустив наружу длинный хвост волос песочного цвета: сведущий человек сразу поймет, кто перед ним, а невежда пусть пеняет на себя.

Купленные в Гуртханде верблюды – один с седоками в корзинах, два с припасами – бодро шагали на юго-восток по нахоженному караванному пути. Орвехта разбирало любопытство: что могло понадобиться древнему магу, вышедшему живым из Лилейного омута, в тех необитаемых краях? Если повезет, он об этом через некоторое время узнает.

В глинобитных городах, обнесенных старыми толстыми стенами с не единожды замазанными трещинами, Суно исподволь расспрашивал прислугу в харчевнях и на постоялых дворах. Результаты утешали. Дирвен вроде бы не пленник – во всяком случае, путешествует он не связанный, не с мешком на голове, а так же, как все остальные. И на околдованного не похож: Эдмару дерзит, ведет себя вызывающе. Те общались между собой

на ларвезийском, но для того, чтобы оценить выражение лица, интонацию или усмешку, знать язык не обязательно.

Догнать бы их поскорее, пока этот балбес не нарвался. Он ведь принимает Эдмара за своего ровесника с разницей в два-три года, хотя это уже не тот Эдмар, вместе с которым он гонялся за ужасательницами в Разлучных горах, а потом сгоряча сцепился в «Столичной белке». Великие боги, и какого демона его понесло в такой компании сначала к Лилейному омуту, а потом еще и в пустыню?

«В этот раз Дирвен у меня получит, – решил Орвехт. – Еще хуже, чем в прошлый раз…»

Незачем гадать впустую, что перед этим произошло. Зная Дирвена, можно сказать одно: произойти могло все, что угодно. Очередная порция миндального мороженого.

Зинта Граско тоже с ними. Почему Суно запала в душу эта женщина, он по-прежнему не мог объяснить, но предстоящая встреча с ней его радовала и тревожила.

А Хеледика, после достопамятной истории с Дирвеном напоминавшая изящную бледную тень, которая присутствует отчасти здесь, отчасти в Хиале, теперь выглядела так, как будто наконец-то начала жить в полную силу. Глаза светятся над матхавой, словно сияющий на солнце песок. Не нужна ей больше любовь, с оттенком грусти отметил Суно, перегорело без остатка, другое дело – преследование и прочие азартные игры. А ведь если бы не Дирвен, оскорбленный в своих возвышенных ожиданиях, все могло сложиться иначе.

До Сатиба добрались под вечер. Провести ночь в длинном темноватом сарае, разгороженном на клетушки с жесткими тюфяками, в духоте, вдыхая вонь прогорклого масла, немытых тел, сушеного верблюжьего навоза и отдаленного скотомогильника, под аккомпанемент храпа нескольких десятков постояльцев – удовольствие из разряда «лучше не надо». Право же, лучше б заночевали в пустыне, среди медленно остывающих барханов, облитых белым лунным светом. Зато ужин и завтрак в здешней харчевне компенсировали перенесенные мучения.

Верблюды нуждались в передышке. Оставив их в загоне, Суно и Хеледика отправились на базар. Сатиб кишел народом. Сюда тянутся торговцы со всех концов Суринани, постоялые дворы битком набиты, на отдельную комнату с удобствами не рассчитывай – хозяева и так внакладе не останутся: грязная ночлежка по цене лучшей алендийской гостиницы!

Свободного пространства тут маловато, улочки узкие, словно трещины в сплошном глинобитном массиве города, постройки лепятся друг к дружке вплотную. Дома крыты внахлест большими кусками изжелта-серой кожи, похожей на рыбью. Такими же обрезками, высушенными до твердокаменного состояния, латают обвалившиеся заборы, а кое-где из них и двери сделаны. Самый дешевый материал, выйди через восточные ворота на дурно пахнущую свалку – сколько угодно этого добра наберешь. Отходы основного промысла.

В окрестностях Сатиба водятся жемчужные бородавочники – крупные, величиной с медведя, ящеры с широкими жабьими мордами. Внутри бугорков, которыми усыпаны их шкуры, созревают «олосохарские перлы», схожие с жемчугом. Мелочь идет на бисер, из тех, что покрупнее, делают украшения, попадаются среди них и такие, что годятся для амулетов. Ни один охотник не знает заранее, разбогатеет он, завалив бородавочника, или жемчужин окажется – раз, два и обчелся. Как повезет.

Мясо у этих животных жесткое, горьковатое и вонючее, даже голодные собаки едят его неохотно, поэтому ободранные туши гниют за восточной стеной, облепленные мухами и причудливыми, как кошмарный сон, насекомыми пустыни, которые прячутся от полуденного зноя, зарывшись в песок, и вылезают пугать народ ближе к вечеру.

В восточной части города селится беднота, но запах разложения доползает со свалки и до других кварталов, особенно в те дни, когда резвится Харнанва. Назло проискам окружающей реальности, в Сатибе в ходу поговорка, что деньги всегда хорошо пахнут.

Базар занимал самую большую из городских площадей перед южными воротами. Впрочем, большой она считалась только по сатибским меркам. Толчея тут царила такая же, как в Аленде перед королевским дворцом на Новый год, когда его величество с супругой по давнему обычаю бросают с балкона в толпу пригоршни серебряных монет. В Ложе давно уже велись разговоры о том, что хорошо бы сие безобразие отменить, но коллеги консервативного толка возражали, что нельзя попирать традиции и отнимать у народа праздник, да и почтенные лекари обидятся, для них предновогодняя восьмица – хлебное время, в особенности назавтра после дня Королевских Щедрот.

Здесь творилось то же самое, хотя толпа была другая. Бороды и матхавы, общий гомон, прилавки, сооруженные из хлипких дощечек и высушенных пластов колкой на ощупь кожи несчастных жемчужных ящеров. Сотни острых и пряных южных запахов, среди которых едва ощущается неистребимое вкрадчивое зловоние гниющих на солнцепеке ободранных туш. Или это всего лишь кажется? Суно держал Хеледику за руку. Песчаная ведьма не даст себя в обиду, но потеряться в этаком столпотворении с нее станется.

Они зашли в строение со сквозистыми, словно в клетке, стенами – главным его достоинством была крыша, дававшая тень. Внутри в несколько рядов тянулись прилавки, и Хеледика устремилась туда, где на фоне черной бархатной тряпки манили нежной белизной ожерелья, подвески, серьги, браслеты из «олосохарских перлов», а маг остановился возле пожилого сурийца, торговавшего материалом для амулетов. Слева нахваливал свой товар продавец благовоний, которые по известным причинам пользовались в Сатибе ураганным спросом. Справа купец в красной куфле, напоминавшей линялое стеганое одеяло, соблазнял всех желающих привозными орехами и жареными тыквенными семечками.