Заключительный аккорд
Шрифт:
Началась новая неделя. На днях Гитлер намеревался собрать совещание командующих группами армий и армиями, действующими на Западном фронте. Более подробно об этом никто ничего не знал.
Три месяца назад авантюристическое бегство Дернберга из Парижа благополучно закончилось, и он осел не где-нибудь, а в Берлине, да ещё в таком высоком учреждении, каким было ведомство имперской безопасности, где он получил довольно высокую должность в управлении по особым поручениям центра СС.
Каждый раз, когда Дернберг вспоминал о том, как маки выгнали его из Парижа, ему становилось не по себе. Без особого удовольствия он вспоминал и о котле под Радомышлем, западнее Киева. Было это в конце сорок третьего года, когда Дернберг командовал артиллерийским дивизионом ПВО.
Когда русские почти полностью разбили его батарею, Дернберг был в подавленном состоянии. Именно в тот момент он и произнёс такую фразу: «Когда война проиграна, это скверно только для тех, кто позволяет уничтожить себя».
«Быть капитаном и командиром дивизиона зенитной артиллерии — это, конечно, хорошо, но стать майором — это ещё лучше, — думая Курт. — Собственно говоря, моя карьера только сейчас начинается. Самое важное заключается в том, чтобы удержаться на гребне волны, на которую меня вынесло».
С того времени прошёл целый год, и совсем непростой год. Отсюда, из Берлина, хорошо видны многие взаимосвязи. Можно ли ещё выиграть эту войну? При этом вопросе, который Курт задавал сам себе, на его красивое лицо набегала едкая усмешка. Тяжёлые годы войны оставили свои следы и на лице штурмбанфюрера. Правда, его густые тёмные волосы нисколько не поседели и не стали реже, кожа оставалась по-прежнему гладкой, без морщин, рот был мягким, почти женским, однако его улыбка и усмешка придавали теперь его лицу выражение жестокости. «Самое главное — это вовремя оторваться…»
В дверь постучали. В кабинет вошёл атлетически сложенный гауптштурмфюрер:
— К вам Фрейберг.
— Хайль Гитлер, штурмбанфюрер! Бригаденфюрер просит вас просмотреть эту историю и дать ему по этому поводу свои предложения. — Фрейберг положил на стол какое-то дело.
— Что особенного?
— Бригаденфюрер своего мнения по этому поводу не высказывал, но я полагаю, что на западе… — Фрейберг наклонился к сидевшему Дернбергу: — Мне кажется, что у фюрера есть козыри. Полагаю, военные и политические козыри…
— Нужно снова поехать в Нарбонн. Вы помните, Фрейберг, Францию?
Гауптштурмфюрер завращал глазами:
— Тогда было время! — Щёлкнув каблуками, он вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.
— Проклятая бумажная война! — выругался вслух Дернберг.
Раскурив сигарету, он раскрыл лежавшее перед ним дело и прочитал: «Совершенно секретно. Содержание: относительно шпионско-диверсионной операции командования 47-й русской армии 1-го Белорусского фронта. 23 ноября благодаря бдительности капитана медицинской группы в Насельске была обнаружена шпионско-диверсионная группа, состоящая из русских и немцев, — переодетых в форму войск СС. В состав группы входили бывший обер-лейтенант вермахта командир артиллерийской батареи Фриц Хельгерт, а также обер-ефрейтор Шнелингер, военный водитель. Оба вышеупомянутых лица перебежали в декабре 1943 года на сторону русских в районе Житомира. Их розыски продолжаются по сей день…»
В самом низу стояла подпись начальника штаба дивизии и дата: «27 ноября 1944 года».
Фамилия начальника штаба была написана неразборчиво.
Дернберга охватило волнение.
«Случайности порой бывают настолько фантастичны, что просто уму непостижимо: вот уже сколько лет я всё время натыкаюсь на Хельгерта, друга Эберхарда Баума, который отнял у меня мою подружку Клавдию Занден. При этом Хельгерт попался на моём пути совершенно случайно. С его женой Ильзе судьба свела меня в Гамбурге: ночная бомбёжка, вдоволь хорошего коньяку — и я остался у неё. После этого-то Хельгерт и обозлился на меня, как зверь. Он возбудил против меня процесс и проиграл его, но только потому, что у меня оказались хорошие связи. Меня оправдали за отсутствием улик. Вот когда можно рассчитаться с ним сполна!» На лице Курта расплылась широкая, полная злорадства улыбка.
Набрав номер, Дернберг сказал в трубку:
— Мне нужны самые подробные данные об Ильзе Хельгерт, двадцати пяти лет, работала медицинской сестрой в Гамбурге в сорок третьем году; позднее она, кажется, переехала в Берлин. Муж её, обер-лейтенант, служит в вермахте. Установите, пожалуйста, имеет ли этот человек подчинённых первой степени. И если можно, дайте мне эти сведения побыстрее. Затем сообщите всё, что вы узнаете, о неком Шнелингере, до сорок третьего года обер-ефрейторе. Но об этом уже не срочно.
Жители Берлина в шестой раз встречали Новый год в военных условиях. Они больше не дарили друг другу рождественских подарков, не зажигали разноцветных свечек на разукрашенных ёлках. Все они прятались теперь в подвалах и бомбоубежищах. Ночь, проведённая в полной темноте в бомбоубежище, держала всех в сильном нервном напряжении.
— Эскадрильи вражеских самолётов появились над Ганновером-Брауншвейгом, они летят в направлении столицы… — произнёс по радио голос диктора.
Вот и первая бомбёжка Берлина. Воздушная тревога. Потом отбой. И снова тревога. В бомбоубежище полно народу. Детишки спят на руках у матерей, У каждого в ногах рюкзак с самым необходимым. Снова на Берлин… Что может уместиться в таком вот рюкзаке? Разве что продовольственные и промтоварные карточки. Но что на них можно приобрести, когда все магазины и лавки пустым-пустехоньки? В такой рюкзак суют последнее письмо с фронта, плед, в который можно завернуть ребёнка, чтобы он не замёрз в убежище во время бомбёжки, последние драгоценности.
Люди то и дело снуют по лестнице: вниз, вверх. Уговаривают детишек спать спокойно, а спустя каких-нибудь полчаса снова сломя голову несутся в убежище, услышав завывание сирен.
Хочется хоть раз спокойно выспаться в постели. И чтобы никто не мешал, никто не будил…
Скупое зимнее солнце освещает городские руины, столбушки дымоходов, обломки кирпичных стен. То тут, то там стопы раненых…
— Эскадрильи американской и английской авиации совершают свои варварские налёты под прикрытием сплошной облачности… — снова доносится голос диктора.
— Мамочка, а что, разве ночью на улицах должно быть темно? — спрашивает какой-то малыш свою мать.
Только сейчас жители столицы начали понимать, какую беду принесла им фашистская свастика. Но конец уже близок. А западные союзники русских всё бомбят и бомбят кварталы, где проживает мирное население.
— Ваше имя и фамилия?
— Ильзе Хельгерт, — машинально ответила женщина, пытаясь понять, почему её вызвали в управление имперской безопасности и допрашивают. Странно и совсем непонятно.