Заключительный аккорд
Шрифт:
— У меня нет никакого желания гулять.
— Глупый ты. Они хотят дать дёру…
Генгенбах почувствовал, как его бросило в пот. Бежать с двумя уголовниками? Перспектива не очень завидная.
— Они хотят дать дёру, — слово в слово повторил он слова уголовника. — И я им для этого нужен?
— Ты умеешь владеть оружием… Через столько испытаний прошёл. Даже хотел укокошить собственного командира. Наше тебе уважение за это! Именно поэтому нам нужен ты, а не какой-нибудь политический слизняк.
— А как вы себе представляете этот побег?
— Очень просто. В два часа ты вместе с одним человеком должен быть
— Ну а дальше?
— Твоё дело вовремя прийти в указанное место, остальное тебя не касается.
Генгенбах понял, что от него, по-видимому, хотят отделаться, то есть, попросту говоря, застрелить его. Зейдельбаст, видимо, имеет указания ставить неугодных людей к стенке, а для этого нужен предлог.
— Вы можете найти более подходящего человека, — сказал он.
— Другого нам не надо, — усмехнулся Цимерман. — К тому же «старички» привыкли держаться вместе.
— Выбрось из головы эту мысль! — сказав это, Генгенбах повернулся на другой бок.
— Так дело не пойдёт. Теперь ты знаешь о нашем плане. — Это прозвучало как серьёзное предупреждение.
— Я о нём уже забыл.
— Лучше послушайся нашего совета. — Голос из темноты угрожал. — Когда они окажутся в безопасности, ты один будешь соучастником. Остальное додумывай сам. А если что не удастся, вся вина ляжет на тебя одного. Тебе известно, что это значит?
Генгенбах снова посмотрел в сторону собеседника. Глаза Цимермана блестели, как у хищника, в клетке которого оказалась жертва.
— Когда и где?
— В три часа. Значит, ты согласен?
— Нет. Дай мне поспать спокойно. В два часа я заступаю на пост. — И Генгенбах с головой закрылся старым одеялом. Обычное самообладание не покинуло его и на этот раз. Однако он не мог предвидеть всего, что готовил ему Цимерман.
«Выходит, Цимерман один из них. А кто же тогда другой? И где они встречаются? А что, если обо всём доложить командиру роты? Но этим я ничего не докажу. А что, если подключить к этому делу политических? Нужно будет в половине двенадцатого встать», — подумал Генгенбах и заснул крепким сном.
Барвальд внимательно прислушался. Каждую ночь происходили какие-то таинственные передвижения войск, но ничего нельзя было увидеть. Как только наступала темнота, со стороны Рейна слышался шум моторов. Машины шли в сторону фронта. Утром всё успокаивалось. Судя по всему, в этом районе готовилось нечто грандиозное: то ли командование стягивало крупные силы для отражения наступления американцев, то ли само готовилось к наступлению.
Ели густо присыпаны снегом. Через час сменять посты. Барвальду казалось, что он давным-давно служит в этой строительной роте штрафной девятьсот девяносто девятой дивизии. Он снял очки, которые так не шли к его физиономии в каске, и платком вытер лицо.
«Любопытно, как сейчас выглядит Берлин? Окна заклеены крест-накрест полосками бумаги. Шторы спущены. Все служащие отправлены на фронт. Интересно, стоит ли мой дом или его уже разбомбили?»
Заступив на пост, Барвальд патрулировал по дорожке, что проходила за зданием канцелярии. Расхаживая взад и вперёд, он немного волочил правую ногу, которую ему повредили в Красном Веддинге. В то рождество ему исполнилось сорок два года. За год до этого мать Руди Бендера арестовали и посадили в Моабит,
Ему сказали, что в настоящее время та самая Занден находится в Швейцарии, куда она, однако, попала без официального разрешения властей на выезд. Органам государственной безопасности эта особа довольно хорошо знакома.
— Возьмите самое необходимое, доктор, и ни о чём не беспокойтесь… — сказали ему и увели с собой.
На дорожке с другой стороны показался Пауль Павловский. Он шёл медленно. Ему было столько же лет, сколько и Барвальду, и сложения он был точно такого же. Против них обоих были выдвинуты политические обвинения, хотя для ареста было достаточно уже одного того, что они являлись членами Коммунистической партии Германии. Оба были осуждены к трём годам заключения с лишением гражданских прав по обвинению в опасности для государства. После недолгого пребывания в тюрьме обоих направили в штрафную дивизию. Единственным утешением для них было то, что их не разлучили. В роте Пауль случайно встретился с товарищем Хайзе, которого он не видел в течение нескольких лет. Втроём они вели коммунистическую пропаганду в роте. Основная их задача заключалась в создании небольших групп, члены которых намеревались перейти на сторону Советской Армии.
Барвальд и Павловский остановились друг перед другом и прислушались.
— Половина второго, — заметил Пауль. — Кто нас сменяет?
— Новенький. Говорят, он разжалованный обер-лейтенант.
— Не шпик ли он?
— А ты как думаешь?
— Мы наделили товарищей на соблюдение высокой бдительности. Он, как нам кажется, интересуется политикой.
— А кто второй часовой?
— Наверное, из второго батальона. — Павловский пришёл мимо Барвальда. — Давай сделаем ещё один кружок.
Перед ними словно из-под земли вырос Генгенбах.
— Я знаю, ещё рановато… — проговорил он.
— Небось бессонница одолела? — поинтересовался Барвальд, остановившись. — Могу дать тебе один совет.
«Наверняка Пауль нас слышит и сейчас вернётся к нам», — подумал он.
«Интересно, какой совет мне может дать Барвальд? За советом лучше обратиться к Зейдельбасту», — мелькнуло у Генгенбаха.
— Давайте не будем об этом говорить. — Генгенбах явно волновался. — Мне сказали, что сегодня ночью, в два часа, двое хотят драпануть, — тихо произнёс он. — Двое уголовников. Я, правда, пытался отговорить их, но ничего не получилось.
— И они обратились с подобным предложением именно к тебе? Странно, правда?
— Они хотели, чтобы я пошёл вместе с ними.
— Кто именно?
— Один из них — Цимерман, мой сосед по койке.
— А зачем ты мне рассказываешь эту историю?
— Я думал, что ты попал сюда по политическим мотивам.
«Всё это похоже на провокацию, — подумал Барвальд. — Вот только не ясно, кто её инсценирует, уж не сам ли ротный?»
— Слушай меня внимательно, Генгенбах. Если ты уверен, что кто-то хочет убежать отсюда — а это несомненно повредило бы всем нам, — доложи об этом начальству.