Заключительный аккорд
Шрифт:
Разговаривая, они и не услышали, как Пауль вернулся к ним.
— Случилось что-нибудь особенное? — спросил он.
— Двое задумали драпануть отсюда.
— Только дурак сам может броситься в пекло, — двусмысленно заметил Пауль.
— А ваш политический коллега думает, что их легко остановить?
— Мы из той же дивизии, что и ты.
— Я знаю, — с горечью произнёс Генгенбах и, оставив солдат на месте, пошёл дальше делать обход. «Может быть, не нужно было вообще говорить им об этом?» — размышлял он.
Без нескольких минут три на левом фланге роты раздался выстрел.
Генгенбах вздрогнул: выходит, Цимерман не врал ему. К Генгенбаху подбежал молодой солдат.
— Ты слышал? — спросил его Генгенбах.
— Да. Что нам делать?
— Покидать пост мы не имеем права, но я всё же пойду взгляну, что там случилось.
Под вечер майор Брам вместе с Эльвирой Май добрался до бункера. Клювермантелю он приказал ждать его в охотничьем домике, Клювермантель намеревался пройти пешком через холм вдоль линии укреплений до самого озера, а оттуда по ручью дойти до места встречи. На это у него ушло бы примерно полночи. Журналистка одарила Клговермантеля такой очаровательной улыбкой, что у обер-ефрейтора слюнки потекли.
«Девица она красивая, но характер её мне не нравится», — подумал Брам.
За последние годы он приобрёл много дефицитных вещей, перед которыми не устояла бы ни одна девушка. Батон венгерской салями, мясной рулет или отрез на платье — и любая девица готова провести с ним несколько часов. Потом ему встретилась Урсула… Она оказывала на него сильное влияние, и он очень изменился. Неизменным осталось только одно желание: поскорее бы кончилась эта война и они смогли бы уладить свои отношения;
Когда началась война, Урсуле исполнилось восемнадцать лет. Она подробно рассказывала Браму о своей жизни — о том, как работала в бюро, как была затем по мобилизации направлена в военный госпиталь, где она по двенадцать часов находилась среди стонов и криков раненых. А дома в это время её ждала больная мать.
Когда Урсула познакомилась с обер-лейтенантом Хальвагом, она переживала как раз то состояние душевного подъёма, которое так хороша показывают в кинофильмах, и без колебаний согласилась стать его женой.
В казино ей теперь целовали руку, называли её милостивой фрау…
«Есть вещи, решить которые не так-то легко, — думал Брам. Но, так или иначе, их всё же нужно решать. Я люблю её, люблю с тай нежностью, на какую, как мне кажется, никогда ещё не был способен. Когда вся эта грязь кончится, мы все решим и устроим. Урсула — настоящая женщина, не то что эта задавака журналистка, хотя та и полна энергии».
Солнце скрылось за Арденнами. Майор провёл корреспондентку на огневую позицию миномётчиков, показал ей убежища для личного состава, сводил на ОП артиллерии и даже на НП передовых наблюдателей. За последние несколько лет фамилия майора дважды упоминалась в приказах командования, его хвалили за строгое соблюдение военной тайны и искусную маскировку.
Несколько раз майор встречал на дорогах машины без опознавательных знаков и фамилий командиров подразделений.
Майор водил корреспондентку из одной роты в другую и даже не возражал, чтобы она делала записи, с тем чтобы использовать их при опубликовании материала.
Постепенно стемнело, и часовые стали чаще окликать их. Лёгкие и станковые пулемёты были накрыты плащ-палатками. Панцерфаусты стояли в окопах, прислонённые к стенке. В убежищах остро пахло человеческим потом. Их окликали тихим «халло». В глазах рябило от раций, телеграфных аппаратов, снарядов, противотанковых мин, счетверённых зенитных пулемётов. Эльвире казалось, что всё это так и просится на газетную или журнальную полосу…
Как быстро всё изменилось по сравнению с концом ноября! Однажды вечером, когда Брам собирался поехать к Урсуле в отель Корна, раздался телефонный звонок.
Прошу прощения, господин майор. Я имею к вам одно дело, не будете ли вы любезны уделить мне несколько минут?.. — Проговорив это, журналистка, предупредительно открыв дверь, вышла ему навстречу. — Прошу вас… — пригласила она майора.
Он прошёл за ней, словно выполняя приказ.
— Скажите, откуда вы знаете мою фамилию, фрейлейн?
— Я Эльвира Май из «Вестдойче беобахтер». Откуда я знаю вашу фамилию? Позавчера ночью я имела честь заочно познакомиться с вами… Когда ваш начальник штаба спрашивал у вас та телефону, что ему сказать о вашем местопребывании, я для себя сделала кое-какие выводы.
Брам почувствовал, что краснеет.
— Господин майор, в этот момент я подумала о том, что вы и есть то лицо, которое разрешит мне побывать на переднем крае. — Она усмехнулась.
Брам не сомневался в истинной причине её смеха. Договорились они сравнительно быстро.
«А почему бы мне немного и не повозить её? — подумал майор. — После первого же налёта ей станет дурно».
На следующий день Клювермантель заехал за ней на машине.
Поздно вечером Брам снова встретился с Эльвирой. Урсула в ту ночь как раз дежурила. Спустя полтора часа Эльвира уже печатала на машинке свой первый материал. Она попросила майора просмотреть его — всё ли там гладко с военной точки зрения?
На столе у неё стояла бутылка французского коньяка, лежала пачка американских сигарет.
«И где только она достаёт такие вещи?» — мелькнуло у майора в голове.
Пока он читал репортаж, Эльвира стояла за его спиной, стояла так близко, что Брам чувствовал её дыхание.
Когда она наклонилась, чтобы указать ему на одну свою ошибку, грудь её коснулась его щеки. Майор обернулся, и лицо Эльвиры оказалось прямо перед ним. Он резко встал и отодвинул её в сторону.
— Какие холодные у вас глаза! — сказал он ей…
Брам запнулся за корень какого-то дерева и выругался. Лес в темноте казался сплошной чёрной стеной. Арденны, вытянувшись длинной грядой, мирно спали.