Заключительный аккорд
Шрифт:
Дернберг почувствовал запах каштановых волос Ильзе. Лицо строгое, намного строже, чем тогда, в Гамбурге. Разве что очень бледное. Зубы у неё красивые. Фигурка стройная, спортивная. Именно такой Дернберг её и запомнил. По документам ей сейчас двадцать пять лет.
«Она меня, конечно, узнала, — подумал Дернберг. — Трудно представить, что мы с ней были… однако вспоминать об этом очень приятно».
— Семенное положение?
— Замужем. — ответила она, немного подумав.
— Вы супруга кадрового офицера Фрица Хельгерта?
Ильзе снова задумалась, а затем произнесла:
— Да.
«Как он смакует каждый вопрос», — подумала она про Дернберга.
— Скажите, когда вы в последний раз видели своего супруга?
— Осенью сорок третьего года.
— А когда получили от него последнее письмо?
— Летом сорок третьего.
— Вы хотите сказать, сорок четвёртого?
— Нет, сорок третьего.
— Значит, вы допускаете, что ваш муж уже не является военнослужащим вермахта? — Удар был нанесён с размаху.
«Мой муж не является военнослужащим вермахта?» Женщина задумалась: «Что бы это могло значить? Может, его перевели в какую-нибудь секретную часть? Непонятно, зачем нужна такая маскировка. За этим меня сюда и вызвали? И этот допрос учиняет мне человек, который разрушил наш брак».
Ильзе почувствовала, как её душат слёзы. Она ненавидела его, но должна была скрывать эту ненависть. Этот человек обесчестил её, воспользовавшись её беспомощным положением, а суд признал, что виновна она. И вот теперь он сидит перед ней и задаёт вопросы, ехидно улыбаясь. С каким наслаждением он задаёт эти вопросы!
— Я не имею ни малейшего представления, что он… что Фриц Хельгерт уже не является военнослужащим вермахта. Мы с ним больше не живём.
— В военное время такое нередко случается.
Ильзе в упор уставилась на Дернберга.
— Мы, офицеры-фронтовики, защищающие фатерланд, имеем слишком мало возможностей для того, чтобы вести нормальную семейную жизнь, — объяснил он.
Ильзе покоробило от такого циничного заявления.
— По закону вы до сих пор являетесь его супругой, — проговорил Дернберг. — Разве что смерть вас разлучит… — И он снова широко улыбнулся.
Ильзе с большим трудом держала себя в руках, стараясь не показать своего беспокойства.
— Следовательно, вы тоже несёте ответственность за этот брак.
«Этим самым он даёт мне понять, что Фриц жив», — подумала Ильзе. Она всё равно будет любить Фрица даже в том случае, если она для него ничего больше не значит. Так она думала тогда, в первую ночь после суда. В ту ночь, прощаясь с ней, Фриц даже не поцеловал её… А ведь прощался он навсегда.
— Не понимаю, о какой ответственности вы говорите…
— Я неохотно возражаю хорошеньким женщинам… Тогда разрешите задать вам другой вопрос: вы знакомы с Герхардом Генгенбахом? В сорок третьем году он служил на батарее вашего мужа…
— Знаю ли его я?
— Видите ли, пока вы находитесь здесь, у меня, наши люди нанесли, так сказать, визит в вашу квартиру. В этом нет ничего противозаконного.
Ильзе нервничала. Страх постепенно охватывал её. Женщину бросило в пот.
— В вашей квартире мы обнаружили и письмо Генгенбаха. Оно было написано в начале июня и послано из Нормандии. — Дернберг явно наслаждался беспомощностью Ильзе. — В нём он заверял вас в том, — продолжал Дернберг, — что поможет вам, хотя, как он выразился в письме, в настоящее время его возможности к передвижению ограничены…
Ильзе без труда вспомнила то письмо, которое так утешило и поддержало её, когда она считала Фрица погибшим.
— Видите ли, Генгенбах знал, что ваш муж перебежал к русским… Если знать подробности того, как дезертировал ваш супруг, тогда каждое слово в этом письме станет понятным. — Тут Дернберг вспомнил, как в июле капитан фон Грапентин, участвовавший в заговоре против фюрера, хотел дезертировать из Северной Франции. Дернберг выстрелил в него на ничейной земле, однако, когда он собирался сделать второй выстрел, Генгенбах вырвал у него из рук карабин. Сейчас ему предоставился случая посчитаться и за это тоже. — Помимо этого письма, — продолжал Дернберг, — мои люди нашли у вас ещё кое-что любопытное: завещание, датированное августом сорок третьего года, по которому вы назначаетесь единственной наследницей всего имущества мужа, А вы мне тут говорите, что не поддерживаете с ним никаких связей, а? Однако…
Глаза Ильзе расширились от страха.
— Чтобы быть кратким, скажу так: ваш муж снова исчез. И исчез при довольно загадочных обстоятельствах, я бы сказал, при преступных обстоятельствах. Вы должны понять, что в это время мы охотно поддерживали бы связь с вами… Я не стану ссылаться на законы, с помощью которых поддерживается дисциплина в войсках и наказуется любое предательство.
«Предательство?» — подумала Ильзе.
— Я понимаю ваше теперешнее состояние. Но ведь законы нации никому нельзя нарушать. Надеюсь, мы понимаем друг друга? — «Как глубоко она задышала: грудь так и ходит ходуном», — подумал Дернберг и сказал: — Я должен просить вас быть нашей гостьей до тех пор, пока мы ведём расследование.
В её глазах застыл ужас.
— Ради вашей собственной безопасности мы направим вас в лагерь, — продолжал Дернберг.
Ильзе машинально подняла правую руку, словно хотела защитить себя.
— Всего этого можно было бы избежать, если бы я получил от вас доказательства, что вы полностью порвали с Хельгертом и питаете в жизни совсем иные интересы.
Ильзе не сразу поняла намёк Дернберга.
— Все эти вопросы я намерен обсудить с вами в вашей квартире. — На его лице появилась очаровательная улыбка. И только тогда до Ильзе дошёл смысл сказанного им.
«Выходит, он намекнул на то, что меня запросто могут отправить в концлагерь на верную смерть. Если же я отдамся ему, они обещает кое-что сделать в моих интересах».
Тошнота подступила к горлу Ильзе, страх почти полностью сковал её. Она поняла, что спасти её может только случайность.
Тяжело дыша, Ильзе встала со стула.
«На календаре 3 декабря. Неделю назад умер Шнелингер. А я всё ещё жив…» — думал Хельгерт.
Эти мысли уже несколько дней подряд мучили Хельгерта, и он, как ни старался, не мог отделаться от них.