Заключительный аккорд
Шрифт:
Фриц огляделся. Его поместили в крестьянском доме, принадлежащем какому-то поляку. Стены из грубо отёсанных брёвен, потолок тоже деревянный. В углу икона. Вся обстановка комнаты состояла из стола, стула и топчана, на который бросили соломенный матрас. В комнате два окошка, оба без решёток. У каждого окна по два часовых, которые не отходят ни днём ни ночью. Метрах в двухстах — жильё отряда военной полиции. Между домом, в котором находился Хельгерт, и домом полицейских полузаброшенные сады с разбитыми заборами.
На другой стороне улицы размещалась штабная рота штаба корпуса. Там Хельгерта
Пошёл одиннадцатый день после того, как Хельгерта сильно ударили по голове. Как он ещё выжил? Хельгерт поднял руку, потрогал голову. Рана покрылась струпьями, сильно болела.
У Фрица ещё никогда не было так много времени для раздумья. В течение восьми лет он нёс службу, хотя и в разных частях. В тридцать девятом году стал офицером вермахта, а в сорок третьем перестал быть им. Интересно, что подумают родные, когда узнают о том, что он перешёл на сторону Советской Армии и повернул оружие против собственного народа.
«Неужели я в самом деле ещё не так давно был готов на любое самопожертвование ради завоевания «жизненного пространства» для государства свастики?» Брови Фрица сошлись на переносице, рубец на лбу побагровел, скулы обтянулись. Лицо его сделалось суровым.
Фриц не раз задавал себе один и тот же вопрос: как получилось, что он был готов пожертвовать собственной жизнью ради гитлеровского режима?..
Однако почему они так долго возятся с ним, так долго допрашивают? Ведь прошло уже одиннадцать дней… Полковник фон Зальц каждый раз бывает доволен, когда допросит его, Хельгерта. Хельгерту очень хотелось во что бы то ни стало передать в свой штаб то важное, что он заметил в поведении фон Зальца.
А Бендер, Хейдеман и Григорьев наверняка перешли за это время линию фронта и ужо добрались до своего штаба, если их случайно не скосила чья-нибудь пулемётная очередь или если они не подорвались на минном поле. А вдруг их схватили гитлеровцы? Последнего, видимо, не случилось, так как в противном случае его самого давно бы расстреляли.
Хельгерт понимал, что теперь его жизнь целиком зависит от членов разведгруппы, в которой он действовал, а также от его собственного поведения. Имеет ли он право ради спасения собственной жизни или ради её продления хоть на некоторое время сказать что-то гитлеровцам, которые его допрашивали?
После долгих размышлений Фриц Хельгерт решил всё же дать допрашивающим кое-какие сведения. Он рассказал, что их группа принадлежала 1-му Белорусскому фронту, а сами разведчики входили в состав 47-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Гусев, что армия эта стаяла без движения после того, как наступление советских войск на Висле временно застопорилось. В районе 47-й армии, показал он дальше, действовала 4-я военно-воздушная армия, имеющая цель разведать, в состоянии ли немецкий корпус, начальником которого является полковник фон Зальц, начать наступательные действия восточнее Модлина.
Последнее сообщение Хельгерта показалось полковнику фон Зальцу особенно интересным и важным со стратегической точки зрения.
Когда Хельгерта спросили, где располагается штаб, который их послал на задание, он не долго думая ответил, что в районе Карпина, в двадцати километрах южнее впадения реки Буг в Нарев. Говоря это, Хельгерт был твёрдо уверен в том, что недавно находившаяся в том районе радиостанция так или иначе давным-давно запеленгована гитлеровцами.
Через два дня полковник фон Зальц пришёл на очередной допрос Хельгерта в особенно хорошем настроении.
— Ваш Тарасенко вознёсся на небо, — хвастливо заявил он. — Наши бомбардировщики сравняли Карпин с землёй.
Хельгерта охватила тревога. Неужели это его рассказ явился причиной гибели мирных жителей?
«А не перечеркнул ли я этим самым весь свой план? — мелькнула в голове мысль. — Если гитлеровцы полагают, что полностью уничтожили разведывательную группу, вряд ли я теперь буду для них чем-нибудь интересен. А что, если радиостанцию к этому времени снова перевели в Карпин? Могло же такое быть… Интересно, долго ли ещё они будут нянчиться со мной? А если они начнут меня пытать?» Эти мысли не давали Хельгерту покоя.
А полковник фон Зальц задавал всё новые и новые вопросы. Прежде всего он хотел знать, сколько немцев перешло на сторону русских и находится в 47-й армии. Что Хельгерту известно о подготовке к новому наступлению? Какое влияние оказывает на поведение немецких военнослужащих деятельность Национального комитета «Свободная Германия»? Что ему известно о секретной программе «Союза немецких офицеров»? Как готовят антифашистов в Красногорской школе?
Это были далеко не все вопросы, которые задал Хельгерту полковник фон Зальц…
Дверь камеры распахнулась. Вошли два жандарма, вооружённые автоматами. Тщательно осмотрели помещение, бросая на Хельгерта такие странные взгляды, будто он был пришельцем из совершенно другого мира. Но в то же время от Хельгерта не ускользнуло, что оба они смотрели на него с какой-то долей признания, хотя и старались скрыть это друг от друга.
Хельгерт ждал.
Послав три телеграммы, Дерпберг покончил с формальностями по делу Хельгерта. Бригаденфюрер, ознакомившись с планом, утвердил его. В конце концов было решено, что арестованный Хельгерт должен поступить в распоряжение управления государственной безопасности.
— Подключите к этому делу Фрейберга. Через три дня я хочу видеть этого… этого типа перед собой, Дернберг!
Дернберг понял, что его шеф обязательно хочет приобщиться к этому делу.
Штурмбапфюрер Дернберг любил быструю езду и частенько вспоминал своего водителя, которого убили во время бегства из Парижа. Если бы Дернберг тогда не использовал его труп как прикрытие, ему самому пришлось бы плохо.
Путь Дернбергу предстоял неблизкий: нужно было проехать более шестисот километров — из Берлина через Модлип в Насельск. Подъезжая к Франкфурту-на-Одере, штурмбанфюрер повсюду видел зенитные батареи.