Закон бумеранга
Шрифт:
Марина сразу вспыхнула зажжённой свечкой.
— А тебе? — огрызнулась, но я возразил:
— Мне нечего менять, Марин. Сейчас уже нечего. Что мог, я перековал в себе, обещал тебе, что больше ничего подобного не повторится. И я стараюсь. Ты видишь это, я знаю.
Она слегка смутилась.
— Вижу, — вновь огрызнулась. — Но, знаешь ли, сложно поверить, что чёрного кобеля можно отмыть добела.
— Отмыть точно нельзя. Можно просто сдохнуть. Что я и сделал.
— То есть ты — зомби? — съязвила Марина, но я говорил серьёзно.
—
— Бедненький, — фыркнула Марина, развернулась и выбежала из спальни.
Ну, что мог, я сделал. А там уж дело за ней.
Я верил в Марину — она всегда была умной девочкой. И сейчас она тоже сделает правильные выводы.
Не факт, что они мне понравятся, конечно. Но в любом случае — так, как мы живём, жить нельзя.
37
Марина
Я была рада, что приехала.
Когда я села в машину Антона, мне было почти физически плохо. Я не понимала, во что превратила свою жизнь, что происходит сейчас и зачем я это делаю. По-прежнему — не понимала.
Как только увидела девчонок, стало легче. Да и не только девчонок, по правде говоря… Сашку тоже.
Парадокс, но, когда я видела мужа, мне тоже становилось легче. По банальной и весьма отвратительной причине. Я могла злиться не на себя, а на него.
Сидя на даче в окружении обычных молодых ребят, я не могла злиться на него — он был ни при чём, что я совершила глупость и поехала с Антоном. Зато теперь, когда я приехала на дачу его родителей, Сашка вновь попался мне на глаза и сразу стал виноват во всём, что происходило с нами обоими.
Хотя на самом деле я отлично понимала, что бесконечно винить Сашку несправедливо. У меня не было причин его презирать. Четыре года назад — были, но не сейчас. Но то, что он держался и не разочаровывал меня, в конечном итоге тоже было причиной моего полнейшего раздрая и непонимания, чего я хочу.
К вечеру стало по-настоящему легче, хотя ничего особенного не происходило — мы просто пообедали, потом играли с детьми, а перед сном слегка перекусили, чтобы не перегружаться. Но рядом были не чужие, а свои, родные люди, которых я знала и любила. И которые всегда были за меня.
И всегда будут.
— Марин, — сказала Анна Викторовна, когда я помогала ей убираться на кухне вечером. — Может, расскажешь, что у вас с Сашкой происходит? Я ведь вижу, что ты сама не своя. Сначала вроде бы расцвела, а потом опять. Он снова принялся за своё, что ли? Ты уж прости, что я лезу, вроде бы обещала не вмешиваться в ваши отношения. Просто невыносимо смотреть, как ты переживаешь.
— Я… — пробормотала я, вздохнула и прикрыла глаза. Чёрт, Сашка. И даже здесь ты оказался на голову выше меня — тем, что выгораживал перед родными, не позволял им подумать обо мне плохо. И обвиняла Анна Викторовна — да и остальные тоже — не меня, а его. — Вы не так всё понимаете…
— А как тут понимать? — она с горечью фыркнула. — Ну кобель он, мы теперь это знаем. Ты вроде простила, и он опять в разнос пошёл небось. Может, не настолько, а просто флиртовал, а ты увидела. Так всё было, да?
«Просто флиртовал, а ты увидела»…
Нет, Анна Викторовна. Сашка даже не флиртовал. Теперь я это понимала. И если бы не вспышка бешеной ревности, может, я бы сразу сообразила, чем была та его недолгая переписка с одноклассницей.
— Нет, — я покачала головой. Врать свекрови я не могла. — Анна Викторовна, Сашка ни в чём не виноват. Это я… обидела его.
— Ты? — она растерянно улыбнулась. — Да ладно, ты шутишь. Как ты могла его обидеть? Ранимая, нежная девочка. У тебя, в отличие от Сашки, нет кожи, как у носорога.
У Сашки тоже её нет. Я ему её содрала.
До мяса.
— Я любовника завела.
Анна Викторовна в этот момент убирала миску в шкаф и, услышав мой ответ, покачнулась и уронила посуду на пол. Удивительно, но ничего не разбилось — только грохот был жуткий.
— Что за шум, а драки нет? — крикнул Алексей Дмитриевич из гостиной, и свекровь, глядя на меня глазами, полными шока, крикнула ему в ответ:
— Всё в порядке, все живы! — А потом мне, уже тише: — Марин, правда, что ли?
Я кивнула.
Она всплеснула руками, а потом подошла, обняла и погладила по голове.
— Ох, девочка, девочка… — причитала негромко, жалея, пока я сотрясалась от беззвучного плача на её плече. — Бедненькая ты наша, раненая, как же у тебя болит-то до сих пор, оленёнок ты наш…
Не знаю, сколько слёз я выплакала в объятиях Анны Викторовны, но, когда они прекратились, я почувствовала себя так, будто содрала с гниющей раны корку и выдавила гной вперемешку с кровью.
Теперь осталось только, чтобы сама рана зажила. Но, как заставить её затянуться, я не знала.
38
Марина
Два года назад, когда Дашке было чуть больше года, я поняла, что начинаю сходить с ума, сидя дома. И Сашку постоянно проверяла, ужасно ревнуя его к несуществующим любовницам, и расслабиться никак не могла. Психолог был послан, и я решила сделать то, что казалось мне единственным нормальным выходом из невроза — выйти на работу. Но Дашка была ещё слишком мелкой, ей даже в детский сад было рано, да и вновь становиться помощницей Алексея Дмитриевича и вариться в коллективе, где многие помнят, что Сашка от меня гулял, мне абсолютно не хотелось. Я не знала, кто в курсе нашей ситуации, и мучиться оттого, что мне кажется, будто какой-нибудь сотрудник, точнее сотрудница, на меня ехидно смотрит, совсем не желала. Так только сильнее нервничать начнёшь.