Закон бумеранга
Шрифт:
Турецкий ощутил то неприятное чувство, которое испытывал, когда преступник внушал больше симпатии, чем жертва. Но, по правилам игры, он обязан был стоять на страже формально обиженного, прекрасно при этом понимая, куда может завести вольная трактовка закона.
Он вынул из своего сейфа все ценное и, сложив в чемодан, отнес его в секретную часть. А в металлическом шкафу закрыл набитую старыми газетами красную папку и вышел к автомобилю с пустыми руками.
Ночью Турецкому позвонили. В здании прокуратуры, как раз в левом крыле, случился пожар. Выгорели полностью три кабинета, в том числе и его.
– Что с сейфом? – встревоженно спросил Турецкий.
– К сожалению, – ответил дежурный по управлению, – практически ничего.
– Черт возьми! – выругался Турецкий. – Мне надо было это предвидеть! Но ведь сейф сам открыться не мог? Ждите, я выезжаю…
Но выехать он не успел, раздался телефонный звонок. Бо был Меркулов:
– Саша, ты, похоже, опять вляпался в неприятную ситуацию?
– Разве? – удивился Турецкий. – Костя, подожди немного.
Он быстро собрал всех «жучков» и запер в металлический ящик, включенный в электрическую сеть, после чего продолжил разговор:
– Слушаю внимательно.
– Чего так долго? Спал?
– Я тут некоторыми насекомыми от наших друзей заразился, – пояснил Турецкий.
– А, понятно, – протянул Меркулов, – но продолжу мысль. Мне кажется, что, если такими темпами будет продвигаться твое расследование, скоро будет разрушено пол-Москвы. Сегодня здание прокуратуры чуть вообще не взлетело на воздух. Совершенно случайно сантехник, проверявший канализацию после выезда пожарных, обнаружил в подвале заряд пластида, способный превратить здание в груду кирпичей.
– А детонатор поставлен на время?
– Нет, радиоуправляемый, – ответил Меркулов, – уже обезврежен. Но это не самое главное. В общем, собирайся. Оденься поприличней и выходи. Подъедет черный шестисотый «мерседес», садись в него. Встречаемся там, куда привезут.
Из трубки послышались короткие гудки. Турецкий почесал затылок и подошел к шкафу. Как он ни ненавидел эти галстуки и костюмы, но положение обязывало. «Если уж повезут на „мерседесе“, пожалуй, вот это!» Он снял с вешалки черный костюм. Из верхнего кармана торчала бабочка.
Турецкий усмехнулся, вспомнив, как за два часа до отъезда в аэропорт Шереметьево-2, когда летел несколько лет назад в Лондон, узнал, что в протоколе прописаны не только деловые встречи и совещания, но также вечер без галстуков, а кроме того, прием у мэра Лондона, на котором следует быть в смокинге и при бабочке. На смокинг ему разрешили наплевать, а вот за бабочкой Турецкий носился, как настоящий энтомолог, и наконец нашел в ГУМе – за бешеные деньги. Кусок тряпицы стоил полторы тысячи рублей. Он приобрел ее. И, оказалось, не зря. Во время приема к нему довольно бесцеремонно подошел некий господин и, сделав комплимент, оценил наимоднейшую бабочку от какого-то знаменитого у них там кутюрье.
Тогда Турецкий еще подумал: «Боже, какой хлам у вас, господа, в мозгах!» Но разговор поддержал и даже рассказал о том, что, когда был простым детективом, мог запросто по одному галстуку определить социальный статус, характер поведения и даже темперамент человека. Бо заинтересовало собеседника. Однако Турецкий объяснил, что схема действует лишь в небогатых странах. Например, когда он начинал свою работу еще при коммунизме, в среднем у мужчины имелся один галстук, редко – два. «О!» – понимающе рассмеялся собеседник. И, вынув золотую визитку, вручил ее Турецкому. Выпив, они расстались. Потом Турецкому объяснили, что это был лорд Палмор, чуть ли не самый богатый человек Европы. Чтобы просто побеседовать с ним, банкиры, министры и даже родные дети записываются у секретаря. Очередь расписана на годы. И только владелец золотой визитки может позвонить ему в любой момент и по-дружески предложить встретиться выпить, скажем, пива. Вокруг Турецкого тогда мгновенно образовался круг английских чопорных магнатов и полицейских чинов, и вскоре его карманы
Отбросив бабочку на диван, он надел темно-сиреневый переливающийся галстук и вышел из дома. Едва Турецкий появился, обещанный черный «мерин» выплыл из-за угла и остановился. Он попытался немного расслабиться. Когда просчитать возможные действия партнера, соперника или врага не представлялось возможным, Турецкий просто старался привести организм в состояние полного покоя. Сердце отсчитывало ровно шестьдесят ударов в минуту, давление становилось сто двадцать на шестьдесят (ну шестьдесят сейчас не получалось, пусть будет семьдесят), голова полностью очищалась от посторонних мыслей, мышцы расслаблялись. Зато в непредвиденной ситуации организм сам начинал действовать, и только позже доходило, что руководимое подсознанием поведение было единственно правильным.
Турецкого привезли в затерявшийся среди замоскворецких переулков отдельно стоящий особнячок. Предложили избавиться от оружия, металла и всей радиоэлектроники. Затем пропустили через несколько электронных ворот и наконец провели в комнату. За круглым столом уже сидели и слегка кивнули ему три человека. Двоих из них: Меркулова и Гордеева – он знал. С третьим был знаком чисто визуально. Но тот встал и, указав на свободное место, представился, видно просто на всякий случай:
– Начальник Департамента собственной безопасности ФСБ генерал-лейтенант Чубков. Остальных вы знаете давно и неплохо. Я вынужден собрать, так сказать, трехстороннюю встречу, для того чтобы принять решение по одному вопросу, а именно, о пресловутой красной папке. У каждого из вас имеется в этом деле свой интерес. Но есть интересы государства, в жертву которым иногда приходится приносить свои амбиции. Вы согласны?
– Давайте называть вещи своими именами! – предложил Турецкий. – Генерал Лесков – преступник и убийца. Если вы считаете, что интересы государства требуют, чтобы он ушел от ответственности, я с такой постановкой вопроса не согласен!
– А с тем, что он получит заслуженное наказание, минуя процедуру суда? – спросил генерал.
– С этим не соглашусь я, – произнес Гордеев.
– Вот поэтому я и пригласил вас, – Чубков развел руками. – Давайте так. Я вам скажу сперва, на что мы никогда не пойдем. Мы не допустим открытого процесса над КГБ, а следовательно, над Россией. Признание того, что наши органы занимались физическим устранением инакомыслящих, равносильно политическому самоубийству. Международная общественность потребует раскрытия архивных материалов, а этого мы сделать не можем, и страна станет изгоем, вроде той же Ливии. Тем более не стоит забывать, из каких структур вышел наш президент.
– Условия Генеральной прокуратуры просты, – произнес Меркулов. – Все киллеры, вытащенные Лесковым из тюрем, должны вернуться в них. По каждой личности провести отдельное расследование. Я думаю, что после этого ряд «висяков» закроется. Лесков должен отбывать пожизненное заключение, но не знаю, как вам удастся посадить его без суда? А насчет остальных? Пусть выскажется Александр Борисович.
– Как судить Покровского, не знаю, – взял слово Турецкий. – Пока ловишь, чувствуешь одно, а когда выстраиваются факты в своей противоречивости, тут уж не знаешь, чего слушаться: ума или сердца? С одной стороны, на нем висит глумление над трупом Копчика и, возможно, доведение до самоубийства Воронцова. С другой – Воронцов и Копчик организовали убийство его родителей, а такое не прощается. Но то, что он не стал слепым исполнителем чужой воли и, главное, спас жизнь Володи Поремского, пожалуй, перевешивает. Я невольно становлюсь на сторону адвоката и знаю, что защищать его будет легко. Больше года условно он не заслуживает. Юлии Ветлицкой инкриминировать что-нибудь, кроме организации неудачного покушения на Макарова, от которого она сама же отказалась, и попытки шантажа Покровского, тоже нельзя.