Закон и честь
Шрифт:
— Ну да, куда уж нам… Мы то люди простые, подзаборные. То же мне нашлась прынцесса голожопая, — заворчал Спунер, подсовывая ноги поближе к пышущему в открытой железной печи пламени. Печки вполне хватало, чтобы обогреть небольшую комнатёнку, расположенную в одном из заброшенных полуразрушенных домов Нижнего Раневола, затерявшегося среди сонма таких же развалин в районе Пирсов. Цивилизация стремительно покидала эти негостеприимные места, чем не упустил воспользоваться малолетний проныра, устроив себе в одном из покинутых домов уютное жилище, о существовании которого никто, кроме Джентри, не знал. Это была
Генриетта повернулась к улёгшемуся на матраце прямо на полу Спунеру и тихо сказала:
— Джек, прости меня… Я ничего плохого не имела в виду. Я всего лишь хотела сказать, что я каждую ночь вспоминаю о своей прошлой жизни и проклинаю нынешнюю. Ты бы знал, как я ненавижу себя и то, во что я превратилась… Я же не была такой, понимаешь. Не была!..
Потрясённый воришка увидел, как из васильковых глаз девушки побежали хрусталики слёз. Лицо Генриетты исказила судорога, подбородок затрясся, и Джек понял, что сейчас она разревётся в лучших традициях актрис театральных трагедий.
— Стоп-стоп-стоп, подруга! Охолонь! Не вздумай мне тут потоп устраивать. Ты чё? Я на тебя не обижаюсь, брось! Если бы я обижался на всех и за всё, то мне бы никакого здоровья не хватило. Не реви, говорю!
— Я… Я не р-реву… — сглатывая слёзы, прогундосила Генриетта, резко отворачивая лицо в сторону. Отблески печного огня заиграли золотом на её волосах. В тёмной комнатушке это выглядело так, будто вокруг головы ночной бабочки вспыхнул огненный яркий нимб. Джек невольно залюбовался ею. Хороша, бесовка!
— Хочешь вина дёрнуть? — Джек был готов пойти на крайние меры, даже пожертвовать одной из спёртых в винной лавке бутылок вполне себе неплохого Леро прошлогоднего урожая. К тому же, Генриетта была первой девушкой, которую он пригласил к себе в гости. Тем более на ночь. Следовало вести себя по-джентельменски и соблюдать все правила этикета. Правда, в понятии Джека и общепринятых нормах эти правила существенно расходились. — Да не реви, Генри!.. Да что с тобой? В чём дело то? Тебя кто-то обижает? Наезды какие или что? Так не томи, рассказывай, всё как есть. Чему могу помогу. У меня, как ты уже поняла, связи очень даже не хилые. Так что если чё, в обиду не дадим. Мы с Джейсоном лучшие кореша. Я тебе не говорил, нет?
Ответом ему были приглушенные всхлипывания. Генриетта, сгорбившись, спрятала лицо в ладошки. Джек досадливо крякнул. Эх, да что это с ней? Что за тайны остались в прошлом этой симпатичной девахи, раз малейшее воспоминание о них заставляет её рыдать в три ручья? Впрочем, Джек давно подозревал, что со златовлаской не всё так просто.
— Хочешь мне что-нибудь рассказать? — напрямик спросил Джек, складывая руки на животе. Пузо, поле сытных кушаний в особняке миссис Монро до сих пор довольно урчало, в кои-то веки не подавая бунтующих позывов. Спунер был вечно голоден. — Ты что-то скрываешь, я знаю. Меня не проведёшь, крошка. И ты до чёртиков боишься полицейских. Будь я проклят, если не прав. Ты меня чуть ли не силком уволокла через чёрный ход, как только появились констебли. А я между прочим хотел ещё дождаться Джейсона. Ты мне, блин, все планы спутала!
— Прости… Прости, Джек. Мне нельзя встречаться с полицией.
Джек несколько секунд внимательно изучал заплаканную мордашку Генриетты, покосился на её бурно вздымающуюся в разрезе глубокого декольте грудь и твёрдо сказал:
— Нет, подруга, вот этого я как раз не понимаю.
— Меня наверняка ищут, — Генриетта вытерла со щёк подсыхающие слёзы. — Меня должны искать. Я уже одиннадцать месяцев прячусь в самых низах города… С прошлого года. И я умираю от страха всякий раз, как вижу полицейского. Джек… Ты обо мне ничего не знаешь.
— Мне кажется, настал именно тот час, когда пришла пора тебе чуток выговориться, — Джек резко сел на матраце и протянув руку, ласково коснулся затянутой в чёрный чулок лодыжки девушки. — Рассказывай. До утра далеко, ночь длина, и у нас полно времени.
Васильковые глаза ночной бабочки налились подозрительностью.
— Что это было, мистер Спунер? Чья рука только что дотронулась до моей ноги?
Джек демонстративно оглянулся и шмыгнул носом.
— Ты здесь видишь ещё кого-нибудь, кроме меня? Ты чё? А-а-а… Понял. Ты никак решила, что я пытаюсь того… Подкатить к тебе? Так что ли?
Всем видом изображая праведное негодование, воришка сложил руки на груди. Генриетта, помявшись, пробормотала:
— Прости, но мне показалась, что ты хотел именно этого… Чего-то большего, чем позволяют рамки приличий…
— Все твои беды на улице от большого ума! — наставительно сказал Джек. — Ты разве не знаешь, что все районные проститутки смеются с тебя?..
— Вот уже не думала, что ты настолько сведущ в моих проблемах! — вспыхнула Генриетта, покрывшись густым румянцем.
Джек откинулся на матрац, искоса посматривая на девушку.
— Ты чертовски хороша собой, подружка и могла бы зарабатывать хорошие деньги. Если уж так сложилось, что ты вынуждено изменила свою жизнь, нужно было научиться извлекать максимум выгоды из новой. А ты за год работы окромя славы самой строптивой и глупой, прошу прощения, шлюхи, ничего не заработала! Только без обид.
Генриетта угрюмо молчала, кусаю полную нижнюю губку.
— С твоей бы мордашкой, да всем прочим… Эх… И кстати, чего бы ты там себе не навообразила, я пригласил тебя к себе потому, что ты нуждаешься в крове и тепле, а не потому, что хотел залезть к тебе в трусы. И притронулся я к тебе из желания ободрить, поддержать. Так что не волнуйся за свои прелести. Меня вовсе не интересуют твои сиськи и жопа. Звиняй, как бы покультурней выразиться — грудь и попа. Не интересуют. Почти.
— Я чувствую себя круглой дурой, — сказала девушка. В её глазах вновь заблестели слёзы. — Я привыкла, что все вокруг постоянно хотят от меня этого… И я совсем забыла, что такое сострадание и обычная человеческая доброта. Почти.
— Ладно, с кем не бывает. Ты бы лучше рассказала свою историю… Времени то у нас хватает, но и самая долгая ночь рано или поздно заканчивается.
Генриетта забралась в кресло с ногами и запахнула на груди кофточку. От печки шёл равномерный устойчивый жар, но она всё равно никак не могла согреться. Сырость и холод ночных улиц столицы так впитались в её тело, что и жар печи не мог их выгнать. Девушка вздохнула, словно собираясь нырнуть в ледяную прорубь, и опустила плечи.