Закон и честь
Шрифт:
Меня спеленали в смирительную рубашку быстрее, чем ты съедаешь бублик, Джек. А что я могла сделать против троих огромных мужиков? Против них я была сущим котёнком. Их руки были словно из железа, а толстую кожу их плащей мои зубы были не в состоянии прокусить. На лицо мне надели специальный намордник, так что я и кричать уже не смогла. Не кричать. Не двигаться. Меня несли словно куклу. Один из телохранителей Аткинса просто перекинул меня через плечо, и я всю дорогу могла наслаждаться прекрасным видом края его плаща и серым, вытертым сотнями ног, полом. Вообще, в лечебнице преобладали два цвета — серый и жёлтый. Убийственное сочетание. Какое-то время
Так мы и двигались. Доктор Аткинс шёл первым, меня несли сразу за ним, остальные были замыкающими. Этот мерзавец, разодетый в чёрный смокинг и с накрахмаленным платочком в нагрудном кармане, что-то мурлыкал себе под нос и периодически похлопывал меня пониже спины. О да, я была в на редкость соблазнительной для него позе. Соблазнительной и беззащитной. Он наслаждался. Наслаждался каждым мгновением моей беспомощности. Спустя несколько минут меня внесли в большую, отлично освещённую комнату. Меня бросили на затянутый клеёнкой железный стол и накрепко прикрутили руки и ноги ремнями. Ещё один ремень перехлестнул мне горло, так что я едва могла дышать. Но зато убрали кляп.
Всё вокруг сверкало начищенной сталью и сияло десятками ламп. С непривычки я жмурилась, но мне удалось рассмотреть множество непонятных мне агрегатов, которыми была заставлена эта комната. Всё было до того чисто и вылизано, что просто резало глаза. В этой комнате так же не было окон, но зато жужжали каике-то невидимые мне машины, я чувствовала дуновения ветерка. В комнате пахло свежим морозным воздухом и дезинфекцией. Для меня, после спёртого удушливого запаха моей тюрьмы, это бы воистину божественный аромат. Мне доводились бывать в больницах, но такой идеальной белизны и чистоты и не видела ни в одной из них. И там отсутствовали жёлтый и серый цвета. Эта комната была словно операционный кабинет хирурга… Надеюсь, ты понимаешь, о чём я, Джек?
— Я знаю, кто такие хирурги, — обиделся Спунер. — Костоправы, только и мечтающие отчикать тебе какую-нибудь часть тела. Мне рассказывали. А ещё я видел Грязного Боба после того, как он прошлой зимой отморозил себе три пальца на руке и ему их отчекрыжили. Так что я знаю, что за типусы эти хер-р-рурги.
— А я нашла в себе силы, пусть и сгорала от страха и паники, ещё подумать, зачем в психиатрической лечебнице содержать такой кабинет, столь похожий на хирургический, и оборудованный, как мне показалось, по последнему слову техники? Я далека от всего, что связано с машинами, но все эти агрегаты, такие же холодные, блестящие и жуткие, как и всё остальное вокруг, все эти приборы из стекла и стали, датчики и трубки явно не были приспособлены для лечения нервных расстройств!
И я не ошиблась. Аткинс преследовал совершенно иные цели. Мне на голову одели какое-то жуткое на вид приспособление, напоминающее шлем, утыканный десятками проводов, а к рукам прицепили металлические зажимы. Ты когда-нибудь попадал под воздействие электрического тока, Джек? Поверь мне, это действительно так больно, как говорят. Когда я увидела эту штуковину, все эти разноцветные провода, тянущиеся от неё к жужжащим в комнате агрегатам с мигающими лампочками и шкалами, я испугалась как никогда в жизни. Господи, да вся моя рубашка пропиталась потом. Я как загипнотизированная смотрела на шлем, не в силах оторвать от него перепуганных глаз, пока он не оказался на моей голове.
Доктор Аткинс тем временем переоделся в белоснежный халат и выглядел как заправский врач.
Вдоволь насмотревшись на меня, Аткинс отошёл в сторону и кивнул невидимому мне ассистенту. Я поняла только одно — сейчас произойдёт такое, по сравнению с чем все мои прежние злоключения покажутся детским шалостями. Комнату наполнил низкий, всё нарастающий вой. Он противно вибрировал, усиливаясь и вгрызаясь в мозг. Я, привязанная к столу, умирала от ужаса, извиваясь в кандалах, как червяк на крючке. Доктор Аткинс и его люди стояли в нескольких шагах от меня и смотрели. Они неотрывно смотрели. А потом, потом пришла боль.
Она набросилась на меня резко и неожиданно, словно выпрыгнувший из подворотни бешеный пёс. И так же резко укусила, но во сто, в тысячу раз сильней! Помнится, я заорала. Я и не думала, что могу ТАК кричать. Да от моих безумных воплей должна была обрушиться крыша лечебницы! Я горланила хоть святых выноси. Боль была адская. Она судорожными волнами вгрызалась в меня, начиная с головы и проникая в каждый участок тела, жадно пожирая внутренности. Для этой боли не существовало преград. Я тряслась, как припадочная, в мозгу вспух и не опадал огромный раскалённый добела шар боли. Я почти ничего не видела и не соображала. Из моих глаз ручьями бежали слёзы, а челюсти стиснулись с такой силой, что трещали зубы.
Боль исчезла также внезапно, как и появилась. Я бессильно вытянулась на столе, хватая ртом воздух. Я ничего не слышала, в глаз двоилось и троилось, меня ломало, как изнурённого воздержанием наркомана, а сердце бухало так, что чуть не проламывало рёбра. Оно стучало как сумасшедшее.
Когда ко мне частично вернулся слух, Аткинс скучающим голосом сообщил, что я превосходно держалась под напряжением целых тридцать секунд. Тридцать секунд, Джек! А мне ведь казалось, что пытка длится вечность… Полминуты, во время которых для меня прошли часы. Тридцать секунд, которых мне хватило обмочиться, надкусить язык и распрощаться с жизнью. Меня отвязали. Я была как тряпка, изо рта и носа у меня сочилась кровь, от меня ужасно пахло. Когда с моей головы сняли это кошмарное орудие боли, мои волосы стояли дыбом. Я была страшней сказочной ведьмы. Я увидела своё отражение в одном из отполированных до блеска металлических приборов. И не скажу, что увиденное меня удивило.
Передвигаться самостоятельно я не могла. Поэтому меня вновь взвалили на плечо и понесли вон из этой стерильной пыточной камеры. Аткинс шёл рядом и буднично объяснял, что стоит на пороге невероятного открытия, что изменит судьбу чуть ли не всего известного мне мира. Крошка, говорил, он, ты даже и представить себе не можешь, как ты мне помогаешь! Ты будешь одной из тех, кто в итоге окажется на страницах истории. Твоего имени никто не вспомнит, но такие как ты незаменимы в достижении высших целей… И что-то подобное в том же духе. Я, полуживая и совершенно очумевшая, особо не вникла в его бредовый бубнёж… Всё, что происходило со мной, казалось мне каким-то нереальным и неправильным. Будто это вовсе не меня опять несут неизвестно куда, а я иду рядом с Аткинсом и смотрю на себя со стороны.