Закон и честь

Шторм Максим

Старясь ступать мягко и бесшумно, что было крайне затруднительно на цокающих каблуках, девушка пошла по дуге, прячась в отбрасываемой куполом густой жирной тени. Внутрь можно попасть и не через двери. Всего то и нужно, что дойти до железнодорожного состава, втянувшего половину бесконечного туловища в здание вокзала, нырнуть под один из вагонов и по шпалам заползти внутрь. Плёвое дело. Останется только спрятаться в каком-нибудь закутке, а если повезёт, то и разжиться чем-нибудь более съедобным, чем старая мятая кожа её переброшенной через плечо сумочки.

Сказано-сделано. Поднявшись, оскальзываясь на самых мелких камешках, по гравийной насыпи, Генриетта остановилась. Носки её туфель застыли в нескольких дюймах от

стальных рельсов. Буквально под носом у девушки оказалась длинная, теряющаяся в темноте гусеница вагонов. Поезд замер на путях, спрятав голову-паровоз в недрах укрытого стеклянным куполом вокзала. Генриетта подкралась к украшенному ковкой и искусной резьбой высоченному массивному вагону класса люкс.

Надорвав подол платья, чтобы не стеснял движения, Генриетта проворно нырнула под вагон. Втягивая голову в плечи, чтобы не удариться макушкой о железное днище, девушка резво поползла, обдирая на коленках колготки. Ползти по шпалам было не очень удобно и приятно, то и дело, минуя остро пахнущие смолой шпалы, ладони и коленки Генриетты попадали на пребольно колющийся гравий. К запаху шпал примешивалась забивающая нос вонь смазочных материалов и гари. Генриетта тихо шипела сквозь стиснутые зубы, но продолжала упрямо ползти вперёд. Когда она преодолела два вагона, то уличный прохладный сумрак сменился тёплым, приятно обволакивающим воздухом и хлынувшим под вагон ярким светом. Отлично, она уже внутри.

Не спеша высовываться наружу, Генриетта устроилась, насколько это было удобно в её положении, с наибольшим комфортом, и, пониже опустив голову, внимательно осмотрелась. Золотые пряди падали ей на глаза, стальные диски колёс заслоняли обзор, но девушка всё же смогла увидеть немало полезного. Во-первых, к её немалой радости, ни одной пары ног, принадлежащих шатающимся по залу ожидания полуночникам, в зоне ближайшей видимости не замечалось. Во-вторых, никаких рыскающих по устилавшей пол мраморной плитке собак. Зачастую местная охрана выгуливала между перронов натасканных на воришек злобных доберманов. И в-третьих, внутри было не так уж и светло, как ей показалось сначала. Просто для глаз, привыкших к царившей снаружи пасмурной ночи, приглушенный свет вокзальных фонарей был сродни полыханию безжалостного солнца. На деле, в оснащённом по последнему слову техники гигантском здании вокзала электричество экономили и редко врубали подвешенные к потолочным фермам фонари на полную мощность.

Генриетта прислушалась. До неё доносилось низкое, утробно звучащее пыхтение. Было похоже на тихий гул раскочегаренного паровоза. Паровые машины, поддерживающие на станции температуру, догадалась девушка. Каждая из последних, построенных в городе за последние двадцать лет, железнодорожных станций была оснащена этими чудесными машинами. Мощь и энергия пара дарили тепло, двигали багажные транспортёры, вращали лопасти вытяжных вентиляторов.

Отлично, просто отлично, Генриетта позволила себе расслабиться. Наполовину она справилась, осталось теперь вылезти наружу, привести себя в удобоваримый вид и спрятаться там, где можно будет распрямить ноющую спину и где не будет этого въедающегося в кожу запаха смолы и машинного масла. Возможно, что один из торгующих в ночную смену лавочников угостит её поздним ужином и приютит до утра. Разумеется, за всё придётся платить. Но измученная и морально и физически, вконец обессилевшая и уставшая девушка была готова разделить ложе хоть с самим дьяволом, лишь бы съесть что-нибудь и спокойно поспать на чём-нибудь более мягком, чем гравий.

И вот, когда Генриетта, набравшись храбрости, уже была готова покинуть своё убежище, её внимательному взору предстали невесть откуда взявшиеся ноги. Недовольно наморщив лоб, девушка почти улеглась на шпалы, пытаясь увеличить угол обзора. Кто-то, обутый в стоптанные хромовые сапоги до колен, неслышно подошёл к вагону, под которым она себе уже все

бока отлежала. Негодованию Генриетты не было предела, но она не издала ни звука, угрюмо наблюдая за обутыми в сапоги ногами. Кроме сапог, заправленных в них тёмно-синих кавалерийских штанов, и почти достигающих пяток пол тяжёлого плаща, видно ничего не было. Генриетту поразило то, как неслышно это человек приблизился к вагону. Его сапоги были на высоких каблуках и, по идее, стук подмёток по мраморным плитам должен был с головой выдать их владельца ещё несколько секунд назад, ещё до того, как он взобрался на перрон.

Но если ступал этот человек неслышно, то вблизи издавал достаточно громкие звуки. Генриетта услышала какое-то странное сопение, словно у невидимого ей незнакомца был заложен нос. Отчего-то его тяжелое спёртое дыхание бросило девушку в дрожь. Она вся покрылась гусиной кожей. Сопящее дыхание человека изрядно напугало её. Сердечко Генриетты суматошно заколотилось, едва не разбивая грудную клетку. Да прекрати ты паниковать, с раздражением одёрнула себя Генриетта, злясь на собственную трусость. Возможно, у него просто насморк. Это дурацкое сопение вовсе не означает, что он… Принюхивается. Эти звуки не значат, что он вынюхивает её, будто охотничий пёс. Вынюхивает…

И вот тут девушке стало по-настоящему страшно. Едва не пискнув, она с силой вцепилась зубами в сжатый кулачок, душа рвущийся на свободу всхлип. Ни один человек не учует её, под днищем вагона, в окружении перебивающих всё и вся резких специфических запахов. Ну не может же, чтобы этот подозрительный человек чувствовал запах её пота и дешёвых клубничных духов!

— О-о-о… Как сладко пахнет… — раздавшийся голос, негромкий, едва уловимый, показался Генриетте усиленным рупором громом. Она чуть не заорала от испуга. Голос был то того мерзким и противным, что она ни за какие коврижки не согласилась бы посмотреть в глаза обладателю такого голоса. То, как он говорил, с протяжными насмешливыми интонациями, словно каждое слово протягивал через омерзительно липкое вонючее болото, настолько поразило Генриетту, что она даже перестала дышать.

Человек стоял, раскачиваясь с носка на каблук и обратно. Только сейчас девушка обратила внимание на поистине огромный размер сапог. Она себе и представить не могла, какого ростом должен быть это человек, чтобы носить обувь такого размера. На затылке девушки зашевелились волосы. Нехорошее предчувствие надвигающейся беды охватило её, посыпая студёным льдом ужаса.

— Очень, очень сладко пахнет, — незнакомец мерзко хихикнул. — Как я люблю этот сладкий запах… Так может пахнуть только очень вкусная и аппетитная девочка. И куда же ты спряталась, моя хорошая? Ум-м-м. Ну до чего же вкусно ты пахнешь…

Генриетта едва не прокусила кожу на до побеления костяшек сжатом кулаке. Её зубки разжались в самый последний момент. Она смогла удержаться лишь огромным усилием воли. Бегущую кровь этот сумасшедший сразу учует и тогда её ничто не спасёт. Интуитивно, на уровне мечущегося в панике подсознания девушка поняла, с кем её свела нелёгкая на железнодорожной станции. Понять то поняла, но принять отказывалась, цепляясь за обрывки растворяющейся в судорогах последней надежды, что всё обойдётся. А кто бы на её месте захотел бы поверить, что удостоился сомнительной чести услышать голос самого Джека-Попрыгунчика?!

— Куда же ты спряталась, моя истекающая соком сладкая киска? — промурлыкал Джек. Он продолжал стоять на одном месте, громок сопя и похихикивая. — Я найду тебя, найду, моя мокрая щелочка… Ты не спрячешься от меня.

Генриетта ещё успела покраснеть, услышав скабрезные высказывания Джека, когда он мягко оттолкнувшись носками сапог от перрона, в одно мгновения взмыл вверх. Его ноги исчезли с испуганно округлившихся глаз девушки, а спустя секунду откуда-то сверху донесся едва различимый стук по дереву. Это чудовище запрыгнуло на крышу вагона!