Закон и женщина
Шрифт:
В этот раз даже Бенджамен вышел из терпения.
— Каков в колыбельке, таков и в могилке, — сказал он. — Вы и в детстве были такой упрямицей, что не приведи Бог. И для чего было приезжать сюда? Не лучше ли было сидеть спокойно в Лондоне?
— Нет. Сидя в Лондоне, мы не увидели бы одного места, сильно интересующего меня. Поместье моего мужа в нескольких милях отсюда. Завтра мы едем в Гленинг.
— Туда, где была отравлена бедная миссис Макаллан? — спросил Бенджамен с испугом.
— Да, я хочу видеть комнату, в которой она умерла, и осмотреть весь дом.
Бенджамен скрестил покорно руки на коленях.
— Сколько я ни стараюсь понять новое поколение, — сказал он грустно, —
Я написала мистеру Плеймору о моем желании съездить в Гленинг. Дом, в котором совершилась трагедия, омрачившая жизнь моего мужа, был теперь для меня самым примечательным местом на земном шаре, и я должна сознаться, что надежда увидеть Гленинг имела большое влияние на мое решение съездить в Эдинбург. Я послала записку мистеру Плеймору с нарочным и получила самый любезный ответ. Если я могу подождать до послеполудня, когда он освободится от своих дел, то он свозит нас в Гленинг в своей коляске.
В некоторых случаях Бенджамен был так же упрям, как и я. Он решил не иметь ничего общего с Гленингом. Не сказав мне об этом ни слова, пока коляска мистера Плеймора не подъехала к двери гостиницы, он в эту самую минуту вспомнил об одном своем старом друге в Эдинбурге.
— Прошу извинить меня, Валерия, — сказал он. — У меня есть здесь друг по имени Сондерс. Он обидится, если я не буду обедать у него сегодня.
Гленинг, помимо значения, которое он имел для меня, не представлял ничего интересного для путешественников.
Окрестности были красивы и хорошо обработаны. Парк в сравнении с английскими парками казался запущенным и диким. Дом был построен лет семьдесят или восемьдесят тому назад. Снаружи он был прост, как фабрика, и мрачен, как тюрьма. Внутри на всем лежал отпечаток гнетущей пустоты и унылости покинутого жилья. Дом стоял запертый со времени процесса. Попечение о нем было поручено одинокой старой чете, мужу и жене. Когда мистер Плеймор приказал открыть ставни и двери, старик покачал головой с безмолвным и грустным протестом против нашего посещения. Когда мы вошли, в библиотеке и в картинной галерее для предохранения от сырости заключавшихся в них сокровищ топились камины. Глядя на веселый огонь, трудно было отделаться от мысли, что вот сейчас войдут обитатели дома, чтобы погреться у камина. Я поднялась на верхний этаж и осмотрела комнаты, которые были уже знакомы мне по отчету. Вот небольшой кабинет со старыми книгами на полках и дверью, ключ от которой все еще не был отыскан. Вот спальня, в которой страдала и умерла бедная хозяйка Гленинга. Кровать осталась на прежнем месте, в ногах стоял диван, на котором отдыхала сиделка в свободные часы. В индийском бюро, в котором был найден ярлык с крупинками мышьяка, все еще хранилась небольшая коллекция редкостей, перед кроватью стоял больничный стол, на котором бедная больная писала свои поэмы. В комнате было пусто и мрачно, тяжелый воздух, казалось, был пропитан горем и отчаянием. Я поспешила выйти. Заглянув в комнату, которую занимал Юстас, я перешла в Коридор гостей. Тут была спальня, у двери которой Мизериус Декстер подстерегал миссис Болл, тут был дубовый пол, по которому он скакал на руках вслед за служанкой, одетой в пальто миссис Болл. Везде, куда бы я ни оглянулась, меня встречали воспоминания о покойной и об отсутствующих, везде, куда бы я ни пошла, страшная тишина как будто говорила мне: я храню тайну преступления, я храню тайну смерти.
Уныние, нагоняемое домом, стало наконец нестерпимым. Мне захотелось на чистый воздух, под светлое небо. Мой спутник понял меня.
— Пойдемте, — сказал он. — Посмотрим усадьбу.
В тишине вечера мы побродили по саду и по заброшенным питомникам, заглянули и в огород, заросший сорной травой. Только небольшой клочок земли был тщательно обработан сторожем и его женой. В конце сада, за низким частоколом, была пустая поляна, защищенная с трех сторон деревьями. На краю этой поляны я натолкнулась на мусорную кучу. Величина ее и близость к дому возбудили во мне на минуту безотчетное любопытство. Я остановилась и взглянула внимательно на пыль и золу, на черепки разбитой посуды и куски старого железа. Там торчала старая шляпа, там — изношенный сапог. Вокруг валялись разлетевшиеся клочки бумаги и старых тряпок.
— На что вы смотрите? — спросил меня Плеймор.
— На мусорную кучу.
— В опрятной Англии, — сказал он, — весь этот сор был бы, конечно, давно увезен куда-нибудь подальше. В Шотландии не обращают внимания на мусорную кучу, когда запах ее не достигает дома. К тому же часть ее, просеянная, может служить хорошим удобрением для сада. Здесь об этом некому заботиться. В Гленинге, миссис Макаллан, все, не исключая и мусорной кучи, ожидает хозяйку, которая водворила бы во всем порядок. Кто знает, может быть, когда-нибудь вы будете здесь царицей.
— Я никогда не загляну сюда.
— За будущее нельзя ручаться, — возразил мой спутник. — Время готовит сюрпризы для всех нас.
Мы вернулись и дошли молча до калитки парка, где нас ожидала коляска.
На обратном пути мистер Плеймор завязал разговор, не имевший ничего общего с моей поездкой в Гленинг. Он видел, что мой ум нуждался в отдыхе, и старался развлечь меня. Только когда мы уже подъехали к городу, он заговорил о моем возвращении в Лондон.
— Когда намерены вы уехать из Эдинбурга? — спросил он.
— Завтра утром.
— И вы не отказались от намерений, выраженных вами вчера? — спросил он. — Не они ли побуждают вас к такому поспешному отъезду?
— Да, это так, мистер Плеймор. Если бы я была старше, я была бы, может быть, умнее. Теперь же я должна сознаться, рассчитывая на вашу снисходительность, что я намерена действовать по-своему.
Он ласково улыбнулся и потрепал мою руку, потом лицо его вдруг изменилось, и он поглядел на меня с пристальным вниманием.
— Мы не увидимся больше до вашего отъезда. Позволите вы мне высказаться откровенно?
— Чем откровеннее, тем лучше, мистер Плеймор. Все, что бы вы ни сказали, только усилит мою благодарность вам за вашу доброту.
— Я скажу вам немногое, миссис Макаллан, и я начну с предостережения. Вы были в последний раз у Декстера одна. Не делайте этого больше. Возьмите кого-нибудь с собой.
— Вы думаете, что мне угрожает у него какая-нибудь опасность?
— Не в обычном смысле слова. Я думаю, что присутствие какого-нибудь друга может удержать в приличных границах дерзость Декстера. Он самый наглый из людей. Притом спутник может быть полезен как свидетель, если Декстер скажет или сделает что-нибудь такое, что полезно будет запомнить. Будь я на вашем месте, я взял бы кого-нибудь, кто мог бы делать заметки. Впрочем, я юрист и потому, может быть, слишком подозрителен. Я советую вам только не ездить к Декстеру одной, а у него быть настороже, когда разговор коснется миссис Болл.
— Что вы хотите этим сказать?
— Опыт, любезнейшая миссис Макаллан, научил меня замечать маленькие слабости человеческой природы. Вы относитесь к миссис Болл с естественной ревностью, и поэтому здравый смысл изменяет вам, когда Декстер пользуется вашим чувством к миссис Болл как средством ввести вас в заблуждение. Не слишком ли свободно я говорю?
— Нисколько. Я считаю ревность к миссис Болл очень унизительным для себя чувством. Мое самолюбие страдает ужасно, когда я думаю об этом. Но здравый смысл заставляет меня сознаться, что вы правы.