Закон Моисея
Шрифт:
Когда из полумрака показалась долговязая фигура, я совсем не испугалась. Ни капельки. Никогда еще у меня не было причин бояться ковбоя. Ковбои — лучшие люди на земле. На любом родео в любом конце Америки эти мужчины и женщины способны спасти мир одной левой. Не потому что они самые умные, богатые или красивые в мире люди, а потому что они хорошие. Потому что они любят друг друга, свои семьи и свою страну. Когда они поют гимн, они делают это искренне. Они снимают шляпы, когда поднимается государственный флаг. Они живут и любят от всего сердца. Поэтому нет. Я не испугалась. Я не успела испугаться даже тогда, когда меня толкнули лицом вниз прямо в навоз, взбитый каблуками ботинок и копытами животных.
Я
Он просто швырнул меня на землю и скрылся в темноте. Я слышала его ругань и удаляющуюся поступь. Голос я не узнала. С того мгновения, как он бросился на меня из темноты и в ней же растворился, прошла едва ли минута. Еще один рекорд родео, это точно.
Петля лассо вокруг моих запястий и щиколоток не ослабла, когда он меня бросил. Я мешком упала на землю без малейшей возможности хоть как-то сгруппироваться, и столкновение просто вышибло из меня дух. Задыхаясь и давясь землей, перемешанной с навозом, я с грехом пополам перевернулась набок, сплевывая грязь изо рта. Пряжка ремня больно впилась в бок — этот урод успел-таки расстегнуть мои джинсы «Вранглер». Я не могла подняться на ноги. Не могла даже вытереть глаза. Мне оставалось только беспомощно лежать на земле, как скрученной веревками свинье на скотобойне. Пытаясь хоть как-то вытереть глаза, я потерла лицом о плечо — теперь я могла видеть.
Мне нужно было видеть его, если он вернется, чтобы узнать его и защититься. Чтобы я смогла сама атаковать...
Не знаю, сколько мне пришлось там проваляться. Может быть, час. А может быть, и десять минут. Мне казалось, будто прошла вечность.
Готова поклясться, чем угодно, кто-то звал меня по имени. Разве не поэтому мой противник сбежал? И тут, будто я вызвала его своими мыслями, как чертово привидение, он вернулся вновь. Адреналин с новой силой закипел в моих венах, и я принялась отчаянно биться и извиваться, пытаясь спастись, но двигалась лишь на сантиметр с каждым рывком. Я попыталась закричать, но зашлась в кашле — новая порция земли попала мне в легкие. Шаги прекратились, будто пришелец не ожидал обнаружить меня здесь.
— Джорджия?
Это не маньяк. Голос совсем другой.
Он подбежал ко мне, в несколько огромных шагов сократив разделявшую нас дистанцию. Я испуганно зажмурилась — так делают маленькие дети, считая, что становятся в этот момент невидимыми для всего мира. Нет, нет, нет! Этот бархатный голос я знала слишком хорошо. Только не Моисей. Только не он. Вот черт, почему это обязательно должен оказаться Моисей?!
— Мне позвать на помощь? Вызвать скорую? — он засуетился вокруг меня, принялся осторожно вытирать мне лицо, так что теперь я смогла нормально видеть. Затем я почувствовала какую-то возню у своих щиколоток и запястий, и вдруг мои ноги оказались на свободе. Кровь с бешеной силой хлынула в освобожденные конечности, и я разревелась от боли и неожиданности. Слезы принесли облегчение, и я яростно заморгала, а Моисей в это время стал колдовать над тугой петлей на моих запястьях. Через мгновение мои затекшие руки безвольно повисли, и я застонала от тупой боли в вывернутых плечах.
— Кто это сделал? Кто тебя так связал?
Я готова была смотреть куда угодно, только не ему в глаза, но успела разглядеть, что на нем надета черная футболка, заправленная в свободные армейские штаны-карго с накладными карманами и высокими бутсами на шнуровке — ни один уважающий себя ковбой не появится так на ежегодном фестивале. А вот тот урод был одет с иголочки, в традиционный ковбойский прикид с модной рубашкой на кнопках. Я вспомнила прикосновение этих чертовых кнопок, прижатых к моей спине, и содрогнулась от отвращения. Еще немного, и меня стошнит.
— Все нормально, — нагло соврала я, пытаясь откашляться и не отключиться. Про себя я умоляла Моисея отвернуться и отойти в сторону, чтобы мне не пришлось блевать прямо перед ним. Ничего не было нормально. Вообще. Потерев щеки, я покосилась на Моисея, пытаясь понять, верит он мне, или нет. И тут же виновато опустила глаза.
Он спросил, могу ли я подняться на ноги, и после нескольких бесплодных попыток сделать это самостоятельно я ухватилась за его руку и встала, шатаясь на слабых ногах, как новорожденный жеребенок.
— Можешь идти. Я в порядке, — отчаянно проблеяла я. Он не послушал.
Развернувшись к нему спиной, я сделала несколько неуверенных шагов, повалилась вперед, успев ухватиться за ограду загона, и тут меня вырвало. Грязь вперемешку с навозом, затем мой праздничный гамбургер, и все это заправлено похлебкой из пепси. Шикарно. Перегнувшись через ограду, я извивалась от боли и напряжения, фонтанируя содержимым желудка, а Моисей все не уходил. Резко наступила тишина, и пофыркивание быков с другой стороны загона напомнило, где я нахожусь. Сатана с приятелями был неподалеку, и через дыру в ограде я буквально могла провалиться прямо в импровизированный ад.
— Ты вся в грязи и сейчас окончательно потеряешь свой ремень, — сухо и почти осуждающе сказал Моисей. Было совершенно ясно, что он все понимает. Подумайте только. Стоя к нему спиной, я непослушными, одеревеневшими пальцами застегнула пряжку ремня и просунула конец через петли джинсов, стараясь не обращать внимания на расстегнутую ширинку и сорванную пуговицу. Рубашка достаточно длинная, так что, может быть, он не успел заметить это безобразие. А я не стану привлекать лишнего внимания. Надеюсь, ремень удержит джинсы, и они не свалятся с меня прямо на ходу. Я поежилась от отвращения.
— Кто тебя связал?
— Наверное, это была шутка, неудачный розыгрыш. — Запинаясь, выдавила я, не прекращая чихать и кашлять — земля больно щекотала горло. — Может быть, это Терренс? Я здорово вывела его из себя накануне. Может быть, он думал, что я буду смеяться и визжать, а не так яростно сопротивляться. А я не дала ему спуску. Может быть, что-то пошло не так. Наверное, он собирался просто связать меня и бросить здесь, чтобы ребята нашли меня лежащей в навозе и посмеялись…Так что все в порядке. — Я с трудом могла верить в ту ахинею, что приходилось нести, но мне очень хотелось.