Закон обратного отсчета
Шрифт:
— Но это не значит, что ты живешь с этим правильно!
Он не спорит. Встает, чтобы обнять ее, прошептать в волосы, что все будет хорошо.
Подставив под нос кофе-машины олькину кружку, Джен уходит из кухни, оставляя их вдвоем. Из четырех стадий принятия Джа, они на третьей. Первую стадию — признание — они проскочили. Джен помнит, как сам в первые месяцы настойчиво искал огрехи в видениях Джа, пытался свести к совпадениям, даже вспоминал теорию вероятности из лекций Политеха, в котором он так и не доучился. Но пророк воспроизводил детали с точностью кинопленки.
На второй стадии
Не узнает. И это — третья стадия. Когда трезво осознаешь, в какой темный омут погружается пророк раз за разом, чтобы вынырнуть с чьей-то смертью в обожженой памяти. Как стачивают стержень его разума эти заплывы. И как хрупок он сам. Он — цепляющийся за реальность невротик с психикой подростка и опытом старика. Пока сознание принадлежит ему, он постоянно доказывает себе, что жив, что способен чувствовать и видеть прекрасное — он сажает цветы, прокачивает сквозь себя музыку и улыбается, иногда одними мышцами лица, будто заставляет их запомнить это состояние.
На этой стадии ты пытаешься его защитить. Джен шел на хитрости и применял силу. Он запирал пророка дома, спускал шины на всем транспорте, кроме своего Нортона и даже накачивал Джа наркотиками разной тяжести в попытке отключить его «связь с космосом» или хотя бы выбить из сил. Но ему удалось лишь запретить Джа встречаться лицом к лицу с убийцей. А еще — научить Джа стрелять.
Что касается четвертой стадии — принятия и смирения — Джен до сих пор через границу лишь одной ногой.
ЧАСТЬ 4. ПУТЬ
Глава 16
— И когда это началось? — спрашивает Макс, кусая яблоко — хрустящую, брызжущую соком на пальцы ранетку.
— Ты про что? — Джен дожевывает свой огрызок — дурацкая привычка съедать яблоки полностью, вместе с косточками (они, кстати, богаты йодом) привилась с детства, когда ранетки таскались мимоходом из вазы на кухне, а возвращаться, чтобы выбросить огрызок, было лень. Сейчас мусорка на расстоянии щелчка, не промахнешься (а промахнешься — огребешь от Джа за мусор в саду), но Джен все равно в два прикуса оставляет от яблока только веточку и укладывает ее рядом с остальными на стол, собирая геометрический абстрактный узор.
Отсюда, из беседки отлично просматривается и мастерская с распахнутыми настежь обоими воротами — проветрить от случайно пролитого бензина, и входное крыльцо, возле которого задумчиво курит Савва, сбрасывая пепел в переехавшую на улицу пепельницу из бара Косы. Перед Саввой полукругом расставлены вазоны с разногабаритными растениями, ждут своей очереди на место в ландшафтном рисунке.
— Про проект по озеленению вашего дома, — ржет Макс.
— Я и сам не уловил, — признается Джен. — Сначала они приперли какую-то пальму, потому что у Ольки дома ее держать негде. Потом она привезла всякую мелочь, которой нужен свет, а у нас подоконники все свободные. Потом Джа заказал
— Смотри, скоро в туалет будешь продираться сквозь джунгли.
— Меня больше парит, что в туалет из-за Ольки в трусах не выйти. А джунгли… Пусть растут. Кстати, где Алекс? Давно ее не видел.
— Готовится к какой-то научной конференции. Она объясняла мне суть работы, но я только союзы понял.
— Умная женщина — горе в семье.
— Ага, — обглодав очередное яблоко, Макс точным броском отправляет огрызок в мусорный бак. — Как думаешь, уже выветрилось? — спрашивает у Джена, кивая на мастерскую.
— Давай проверим.
Полностью избавиться от запаха бензина в гараже — утопия, но два часа проветривания и кошачий наполнитель, рассыпанный на всю поверхность лужи, сделали свое дело. Пока Джен совком собирает набухшие гранулы, Макс закрывает «клиентские» ворота. Петли скрипят на всю улицу, смазать никак руки не доходят. За последний месяц работы выдалось много — к осени в мастерскую всегда тянутся недобайкеры, которые за лето убивают мотоциклы в хлам и с первыми холодами спешат избавиться от надоевшей игрушки. У Джена таких пациентов — львиная доля мотопарка.
— Вы когда на четыре колеса пересаживаетесь? — спрашивает Макс. — В октябре?
— Когда на летней резине ездить невозможно становится, — отвечает Джен. — Мы тачку не переобуваем даже. Комплект летней, валяется, конечно, в загашнике. Нулевый до сих пор.
— Ясно. — Макс достает с полки свой комплект инструментов, подсаживается к разобранному Сузуки, который они перебирали пока Макс не навернул случайно плохо закрытую канистру. — Слушай, я вот что хотел спросить. На счет зимы.
— Если ты про то, будет ли зимой работа, — догадывается Джен, глядит на Макса сквозь обнаженный скелет мотоцикла и уверяет: — будет. Я зимой мотоциклы ближе к стенам уберу под чехлы, места станет больше, можно машину на ремонт загнать, так что если хочешь в долю — не вопрос. Больше рук — больше заказов взять сможем.
— Это круто. Спасибо, брат. Я, честно говоря, хочу вообще свалить из ЧОПа. Надоело охранять барахло и отгонять от него дебилов.
— Ну, если Алекс мне голову не откусит за то, что ты весь бензином провонял, вливайся в полную силу. Научить тебя всему, я научу. Да и будет кому оставить все это хозяйство в случае чего.
— В случае чего? — напрягшись, переспрашивает Макс. — У Джа снова был приступ?
— Нет, — Джен разворачивается к подставке, снимает с нее пару ключей, один кладет рядом. — Сколько с аварии прошло? Месяца полтора? Вообще не помню таких перерывов.
— Так, может, все закончилось?
— Нееет, Макс, — отвечает Джен, с усилием откручивая очередной болт. — Такое просто так не заканчивается. У Джа нет приступов, потому что Он ушел из Икстерска. И случись это полгода назад, мы бы уже свернули здесь лавочку и колесили по стране. Мы ведь в самом начале ездили по городам, сначала в сторону Тюмени, потом развернулись на юг, до Сочи. Он везде отключался, но в Икстерске хотя бы места узнавал, поэтому мы вернулись. Здесь хоть что-то можно сделать.