Закон популярности
Шрифт:
Киска. «Фи, как грубо. Да ты, видать, мелкий. Еще в садик ходишь? А на клавиатуру носом нажимаешь?»
Туча. «Это кто тут мелкий? Я? ПЯТЫЙ РАЗ – ОТВАЛИ, А ТО ЗАТОПЧУ!»
Киска. «Чтобы затоптать, придется встать, а ты спишь. Со счета сбиваешься – верняк, первый класс. Ну что же, мррр, не люблю сопливых».
Туча. «Сама сопливая! Кошка драная! Чтоб я тебя здесь больше не видел!»
Киска. «Мммм, где-то кто-то пищит? А я подумала, вдруг у нас есть общие знакомые… Было бы о чем поговорить».
Туча. «Я с блохастыми не общаюсь».
Зорро. «Эй, млекопитающие! Когда лето?»
Туча. «В феврале и дальше без остановок».
Венди. «Куда катится мир? Учителя – отстой! Контрольную в начале четверти! Всех под расстрел!»
Туча. «И ногами их, ногами! Учителя – КОЗЛЫ!»
Венди. «Грустно жить на этом свете. Мир померк».
Туча. «Впадай в спячку. Проснешься, а вокруг весна».
Венди. «Ага. Проснешься, а вокруг выжженное поле и обгорелые трупы. НЕНАВИЖУ ВСЕХ!»
Туча. «Ничего, придет наше время. Мы их заставим себя любить».
Венди. «Жизнь это…»
Туча. «Кусок дерьма».
Венди. «Глоток воды из канализации».
Туча. «Круто!»
Васильев откинулся на спинку кресла и довольно зажмурился. Можно было попробовать перебить идею с канализацией, но сейчас почему-то этого не хотелось.
Туча. «Венди – это имя?»
Венди. «Это жизнь».
Вот ведь! Андрюха с интересом пробежал по строчкам переписки. Ну, сейчас он ее уест. Он уже положил руки на клавиатуру, но в голову почему-то ничего путного не приходило. Они еще немного поперекидывались с Венди ничего не значащими фразами и разошлись.
Вот уже третий день безвылазно он сидел перед компьютером, чем делил свою жизнь на окружающую его реальность и тупое зазеркалье улицы, школы, родителей.
Он честно прогуливал школу. Утром брал рюкзак, выслушивал последние мамины наставления, выходил на улицу и заворачивал за угол, выбирая удобную позицию для наблюдения.
Мать выходила где-то через час и, как всегда опаздывая, бежала к автобусной остановке. Он возвращался домой и включал компьютер. Первые часа два он еще бодро шнырял по «мировой паутине», но к полудню ему уже все надоедало, и он шел валяться на диване.
Хорошо сидеть за компьютером, когда тебя со всех сторон подгоняют, когда поджимает время, когда ты спиной чувствуешь, что вот-вот войдет мать и скажет что-нибудь проникновенное, типа, «спать пора» или «иди, мой руки и за стол». А когда никто у тебя над душой не стоит, никуда не надо спешить, играть неинтересно. Мысли все время возвращаются к тому, что где-то там, за семью морями, за семью горами, идет жизнь. Там учителя применяют новые изощренные методы пыток. Там уроки сменяют друг друга. Там, там, все там.
В Интернете жизнь начиналась ближе к вечеру. Днем здесь было затишье, а значит, каждый раз надо было придумывать, чем заполнить этот невыносимо длинный день.
Телефон молчал. Никто даже поинтересоваться не хотел, что с ним происходит. Умри он тут, они об этом узнают только через месяц, когда понадобится какой-нибудь отчет писать.
Вечером он отловил на улице бесцельно бродящего по округе Когтева.
– Ну, физкультура с ашками была, – недовольно засопел Стас. – Они отказались играть с нами в волейбол. В остальном всякая фигня.
– Какая фигня? – Разговаривать с Когтевым было скучно.
– Да ну… – протянул Стас. – Ну… – Он старательно отводил глаза. – Там такое дело… Короче, стали выяснять, кто виноват, что сорвалась вечеринка. Ну… Ну и получилось, понимаешь… По всему выходит, что ты.
– Чего? – Андрюха мгновенно вынырнул из ватной расслабленности, в которой пребывал последние пять минут. Такого поворота в разговоре он не ожидал.
– Только тебе было выгодно, что Быка избили. Его теперь мать не пускает на улицу. Боится, что ему опять наваляют.
– Чего? – ошеломленно повторил Васильев.
– А я ничего, – Когтев понял, что сказал лишнее, и попятился. – Народ говорит.
– Я тебе сейчас за весь народ врежу! – прошипел Андрюха, подходя к Стасу вплотную.
– Я и помолчать могу, – пожал плечами Когтев, предпочитавший ни с кем не спорить и со всеми соглашаться. – Только это ничего не меняет.
Васильев резко оттолкнул его от себя и зашагал прочь. Можно было, конечно, бросить им в лицо свою смерть, но только не сейчас. Сначала он докажет, что ни в чем не виноват, а потом уже будет видно. А то слишком уж легко все повесили на него – и изгой-то он у них выходит, и предатель.
Нет, нет, сначала все должны понять, как глубоко ошибались, а потом ужаснуться, как далеко их завело заблуждение.
Дверь сидоровского дома была закрыта на электронный замок, поэтому с ходу попасть внутрь не удалось. Пятиминутное ожидание ни к чему не привело, и он пошел вокруг дома.
– Сидорыч! – заорал он, наугад выбирая одно из окон второго этажа. – Крокодил! Выходи!
В окно на пятом этаже выглянула старушка и тут же испуганно спряталась.
– Сидорыч! – перешел на звук пожарной сирены Васильев.
Хлопнула входная дверь. Андрюха метнулся за угол и чуть не сбил с ног Смолову.
– Ой, – попятилась она, прижимая к груди свою самую большую ценность – фотоаппарат, она с ними везде носилась и без остановки все снимала. – А говорили, что ты заболел.
– Смолова, ты отстала от жизни! – театрально взмахнул он руками. – Я уже давно болен, и все от меня заразились. Поэтому-то вы ничего и не замечаете. – Андрюха наклонился над испуганно сжавшейся Аней. – Потому что мертвые не потеют! – рявкнул он ей в лицо. – Дверь открой, мне к Сидорову надо. Какая у него квартира-то?