Закон проклятого
Шрифт:
«Отлично, – обрадовался сержант, направляясь к цели, – не надо голову ломать, где менять, как с ребятами делиться. Нет, ну определенно везёт сегодня».
Он ещё не успел как следует удивиться, заметив краем глаза странное, застывшее выражение лиц своих коллег, сидящих в кабине, как на его плечо легла чья-то рука.
– Подожди, сержант, не торопись, – раздался тихий голос.
Перед Давыдовым стоял парень примерно одного с ним роста. Ничего особенного, парень как парень, крепкий, стриженый. Сейчас полстолицы такие, крепкостриженые. Но вот глаза у него… Какой-то нечеловеческий,
– Слышь, Давыдов, дай-ка мне ключи, – сказал парень, не отрывая глаз от лица милиционера.
«Откуда он знает мою фамилию? Откуда он знает мою фамилию? Откуда он…»
Мысль промелькнула, вернулась и начала крутиться в голове, как старая заезженная пластинка.
«Откуда он знает…»
Рука сама потянулась к карману и вытащила из него тяжёлую связку на длинном кожаном ремешке. Давыдов пытался сопротивляться чужой воле, но проклятая пластинка всё вертелась в голове, мешая сосредоточиться.
Парень взял ключи, повертел их и вытащил один из связки:
– Этот от автозака?
«Откуда он…»
Голова сама по себе качнулась из стороны в сторону. Парень кивнул и вытащил следующий ключ.
– Этот? Ага, по глазам вижу, что этот. Ты постой тут, сержант, я сейчас вернусь. Лютый, стереги!
Парень пошёл в сторону серого крытого грузовика, раскручивая на ходу болтающуюся на конце ремня связку. Ключи звенели колокольчиками, вычерчивая в воздухе замысловатые серебряные восьмерки.
Откуда-то сбоку вывернулась громадная кошка. Она плавно встала на задние лапы и, положив передние сержанту на грудь, прижала его своим весом к стене дома. Жуткого вида усатая морда тяжело дыхнула в лицо Давыдову запахом только что съеденного сырого мяса.
Идиотская пластинка в голове наконец-то заткнулась. Но от этого сержанту не стало легче. Кошка не отрывала от его лица каких-то слишком уж человечьих глаз, за которыми чувствовался совсем не звериный ум, замешанный, тем не менее, на вполне животной жестокости. Сержант чувствовал – шевельнись он – и тут же стальные клыки распотрошат его, как куропатку. Зверь, словно предупреждая, чуть-чуть выпустил когти. Проколов форменное сукно, острые костяные кинжалы почти нежно царапнули кожу и втянулись обратно в лапы…
Иван распахнул дверь автозака.
– Пучеглазый, ты здесь? – крикнул он в провонявшую тяжёлым камерным духом темноту.
Темнота молчала. Иван подтянулся и запрыгнул внутрь.
– Вот дьявол, забыл спросить, какой из них от решки… – проворчал он, ковыряя замочную скважину не желающими влезать в неё ключами. Наконец, решётчатая дверь открылась. Четыре пары испуганных глаз уставились на Ивана.
– Пучеглазый, это ты?!..
С дальнего края скамейки медленно поднималось худющее существо, череп которого был обтянут пергаментной кожей. Наполовину пустой рукав грязной рубашки был заткнут за пояс разодранных брюк.
– Иван? Простите, но у меня украли очки, и я почти ничего не вижу…
При виде пустого рукава в каменном сердце Ивана что-то дрогнуло.
– Пошли отсюда, Пучеглазый, – тихо сказал он. – А то со всей этой канителью до суда точно не дотянешь. Идём.
Он подставил плечо инвалиду и осторожно вытащил его из вонючего брюха машины. Пучеглазый сощурился от солнечного света, из его почти слепых глаз закапали слезы:
– Но… Иван, как вам это удалось? Нас ведь сейчас поймают…
– Могут, – кивнул Иван. – Но не должны. Эй, вы там, малахольные, – крикнул он внутрь автозака, – ещё кто на свободу хочет? Если да – шевелите поршнями, другого случая не будет.
– Нет уж, спасибо, – хмуро отозвался псих – любитель шоколадок с орешками. – Я завтра, может, на «дурке» буду медсестёр за ляжки хватать. А сейчас ноги сделаешь – потом всю жизнь ходи да оглядывайся на каждого мента…
Иван рассмеялся.
– Дубиналы санитарские ты будешь там загривком хватать – только в путь. Псих из тебя, как из меня балерина. Ну ладно, наше дело предложить…
Он пошел вдоль улицы, поддерживая еле передвигавшего ноги калеку.
– Отпусти его, Лютый, – бросил он через плечо. – И пошли домой.
– Домой нельзя… Ни ко мне, ни к вам… После побега из автозака обоих заметут тут же. Наверняка вас уже кто-то срисовал. У меня есть одно место, там точно не вычислят… – запекшимися губами прошептал Пучеглазый.
– Ух ты, – удивился Иван, – однако, мы здорово намастырились по фене… «Заметут», «срисовал», «вычислят» в устах маститого ученого – это круто. Ну что ж, пойдём в «одно место»…
Огромная кошка облизнулась и неторопливо опустилась на четыре лапы. Давыдов осторожно вздохнул и медленно выпустил воздух из легких. Всё это время он старался по возможности не дышать. Ничего не произошло. Зверь только зыркнул на него напоследок своими злыми глазищами, повернулся спиной и с достоинством отправился вслед за хозяином.
«Господи, а глаза-то у них одинаковые. Что у рыси этой, что у ее хозяина», – промелькнуло в голове у сержанта. Его рука медленно потянулась к автомату. Но затвор передернуть он не успел. Клубы невесть откуда взявшегося тумана застили взгляд, нежная, но плотная и тяжёлая взвесь надавила на грудь, обволокла легкие и…
Он открыл глаза.
Две круглые фары автозака бестолково пялились ему в лицо. В кабине усиленно тряс головой старшина, и водитель усердно растирал себе щеки, которые уже и так алели ярким румянцем. Наконец, старшина пришёл в себя.
– Что это было, Давыдов? – крикнул он. – Почему ты не в машине? Дверь открыта… О господи…
Но сержант и сам не мог объяснить, каким образом он оказался на улице. Он попробовал напрячься – но последнее, что пришло на ум, был грязный псих, протягивающий ему купюру. Потом – провал. И уже буквально через секунду – кабина автозака и крики старшины по рации:
– Внимание! Нападение на конвой! Сбежал подследственный! Похоже, при нападении применен нервно-паралитический газ! Необходимо срочно оцепить район…